Израильский писатель Алекс Тарн: "К евреям диаспоры" - ForumDaily
The article has been automatically translated into English by Google Translate from Russian and has not been edited.
Переклад цього матеріалу українською мовою з російської було автоматично здійснено сервісом Google Translate, без подальшого редагування тексту.
Bu məqalə Google Translate servisi vasitəsi ilə avtomatik olaraq rus dilindən azərbaycan dilinə tərcümə olunmuşdur. Bundan sonra mətn redaktə edilməmişdir.

Израильский писатель Алекс Тарн: «К евреям диаспоры»

Три недели назад правительство Израиля ввело наземные войска в сектор Газа. Началась антитеррористическая операция «Нерушимая скала». В первые дни операции самым частым вопросом , который задавали евреи диаспоры своим израильским друзьям был один, но самый насущный: — » Чем реально мы можем вам помочь?» На этот вопрос в своём обращении к евреям диаспоры ответил известный израильский писатель и публицист Алекс Тарн.

Обращение к евреям диаспоры

В час, когда банда исламских террористов, захватив в заложники полуторамиллионное арабское население Газы, обстреливает под этим прикрытием мирные города Израиля, долг каждого честного человека – поддержать ЦАХАЛ в его справедливой борьбе. И конечно, это особый долг для каждого еврея диаспоры – потенциального гражданина еврейской Страны. Это на его землю летят ракеты, это его дети находятся под обстрелом, это его братья вынуждены с оружием в руках защищать свое – и его! – право на жизнь.

К вам, евреи диаспоры, обращается сегодня Израиль с просьбой, с призывом, с требованием о помощи. Эта война идет сейчас не только в страшных туннелях Газы, среди мин и растяжек, под прицелами хамасных убийц. Она давно уже выплеснулась на площади ваших городов, на страницы ваших газет, в эфир ваших телевизионных каналов. Помогайте, чем можете: демонстрациями, пикетами, пожертвованиями, статьями, участием в интернетовском дискурсе, письмами в органы массовой информации, обращениями в суды, в правительственные учреждения и посольства.

Не оставляйте поле этой битвы врагам Израиля – это и ваши враги. Не стойте в стороне – эта сторона опасна для жизни, в том числе, и вашей. Не задергивайте шторы своих окон – они не защитят вас от плевка левацкого активиста, от камня исламского хулигана, от гранаты их совместного террора. Не отворачивайтесь от своих братьев – сегодня убивают их, завтра придут за вами.

20 июля 2014 года

ПИСАТЕЛЬ АЛЕКС ТАРН: «В ИЗРАИЛЕ Я — СВОЙ!»

С двухлетнего возраста и до отъезда в Израиль (в 1989 г.) Алекс Тарн жил в Ленинграде. Закончил 30-ю физико-математическую школу, затем Институт точной механики и оптики (ЛИТМО) по специальности «Вычислительные машины». В СССР не публиковался. Всерьез начал заниматься литературой лишь в 2003 году. Принадлежит к литературному кругу «Иерусалимского Журнала». Первый роман Тарна «Протоколы Сионских Мудрецов», вышедший в 2004 году с предисловием Асара Эппеля в московско-иерусалимском издательстве «Гешарим — Мосты Культуры», номинировался на «Русского Букера». Роман «Пепел» («Бог не играет в кости») был включен в 2007 году в длинный список литературной премии «Большая Книга», а позднее вошел и в финальную шестерку «Русского Букера — 2007». Роман «Гиршуни» вошел в длинный список Русской премии 2008 года, а роман «Дор» — в длинный список Русской премии 2009 года. Повесть Тарна «Последний Каин» стала лауреатом Литературной премии им. Марка Алданова за 2009 год. «Повести Йоханана Эйхорна» вошли в длинный список «Русской Премии — 2010», а роман «О-О» в длинный список «Русской Премии — 2012». Помимо прозы Алекс Тарн занимается поэтическими переводами, является автором нескольких пьес, литературных сценариев, эссе и публицистических статей в израильской русскоязычной периодике.

А о себе и о чувстве принадлежности своей стране Алекс Тарн рассказывает так: «По-настоящему «своим» я почувствовал себя только в Израиле. Нужно ли объяснять, что вопрос о выборе нового местожительства практически не стоял. Штаты, которые тогда еще были доступны, стали бы для меня всего лишь улучшенной версией пройденного. Да, к моменту отъезда из России (сентябрь 89-го) мое унижение было полностью обнажено и выставлено на мороз; в Америке я, без сомнения, смог бы обернуть его несколькими уютными слоями ваты. Но я не искал амбулаторного лечения своих болячек – мне хотелось раз и навсегда вырезать из души эту пакость. И я счастлив, что поступил именно так. Начинать с нуля было нелегко, но безумно интересно.

Был Иерусалим – город, настолько насыщенный совершенной полнотой, что расщепленные души не в состоянии вынести его присутствия. Была Нетания – курортная расслабуха у моря. А накануне праздника Песах 91-го года мы окончательно переехали в Бейт-Арье – небольшое самарийское поселение километрах в двадцати к северо-востоку от аэропорта Бен-Гурион. Жили в асбестовом вагончике и строили дом. Я работал техником по персоналкам, разъезжал по всей стране, знакомился с ней, с ее людьми, с их неподражаемым философским юмором, их музыкой, их фобиями и привязанностями. К счастью, не обошла меня и армия: тот, кто хочет по-настоящему понять израильскую жизнь, должен обязательно посмотреть на нее из Цахала…»

Судьба моя – как шахтный коридор,

Прорубленный неведомой бригадой:

Как ни петляй ему наперекор,

Он все равно доставит куда надо.

Когда-то, неразумен и упрям,

Я ждал развилок, верил в повороты…

Путь был извилист — коридор был прям,

Скала тверда — ни трещины, ни грота.

Потом, свои надежды истрепав —

От стенки к стенке — утлая свобода —

Я шел туда, куда вела тропа,

Не тратя сил на поиски обхода.

Да есть ли тот обход? Поверх голов

Летит мой путь заветный, путь заветный…

На дудочке играет крысолов,

И дети входят в Лету, входят в Лету.

С писателем Алексом Тарном беседовала Рахель Гедрич.

– Алекс, Санкт-Петербург из души питерца «не вытравишь». Цитирую ваши строки: «Я вырос далеко на севере, в городе, рожденном амбицией и вскормленном тоской, где мощная свинцовая река с недоумением встречает редкие визиты заблудившегося солнца». Часто ли вы бываете в родном городе? Какое место в вашей душе отведено городу на Неве?

— Нет, Рахель, в Питере я бываю не так часто, как хотелось бы. «Хотелось бы» тут – не дань ностальгии по прекрасному прошлому и не следствие того, что больше некуда поехать. Есть на земле уйма мест, которые притягивают меня не меньше, чем Петербург. А поскольку время человеческое ограничено, и приходится выбирать, то выбирается, скажем, Рона, или Рейн, или Гвадалквивир, а Нева в очередной раз откладывается на потом. Просто потому, что где-то еще не был, а Нева знакома каждой своей каплей. За двадцать четыре года, с момента отъезда, я был в Питере четыре раза. Сколько это выходит? Раз в шесть лет? Вроде как, нормально.

Что касается места в душе, то оно, конечно, особенное, связанное с сутью этого города. Собственно, суть эта описана в цитате, которую вы привели. «Рожденный амбицией»… Петербург – императорский город, а на императорских городах стоит особенная печать сознания собственной значимости. Этакая отстраненность, холодность, отчужденность… Северные города вообще холодны, а северные императорские так и вовсе – лед. Сравните северные Амстердам и Берген с такими же северными, но при том еще и императорскими Лондоном и Стокгольмом. Это ведь небо и земля. Первые веселы и приветливы, вторые – сдержанны и суровы. Вот и Петербург относится ко второй группе.

А «вскормленный тоской» – это больше относится к его географическим и историческим параметрам. Город на болоте – это уже тоска. Город, чьи сваи вбиты в месиво из десятков тысяч трупов его безымянных строителей – тоска вдвойне. Город без солнца (вот вам еще одна тоска – по солнцу), город белых ночей, которые сами по себе – концентрированное томление души. А ведь это – томление души, отстраненность и отчуждение – это и есть хлеб творчества. Поэтому Петербург – город, максимально подходящий для поэтов и минимально подходящий для обыденной жизни. Пушкин замечательно выразил это в «Медном всаднике», да и после него кто только об этом ни писал. Вот и я сейчас повторяю. Потому что так оно и есть.

– Вы стали израильтянином в 1989 году. Уже 25 лет живёте в Земле Обетованной. Удалось ли «врасти корнями» в холмы Самарии?

Да. Хотя, знаете, я как-то не формулировал это в качестве цели – врастать корнями. Я приехал сюда потому, что в какой-то момент осознал, что дальше жить в России унизительно. Это решение далось мне непросто, потому что довольно долго я пребывал в уверенности, что мои корни – русский язык, русская словесность. С еврейством я не был связан никак. Ни с сионистской его трактовкой, которую можно назвать национально-исторически ориентированной, ни с иудейской, ориентированной на религиозную традицию. Я просто ничего не знал ни о первой, ни о второй. Даже о Катастрофе, которая, на мой взгляд, является – вернее, должна являться – важнейшей частью самосознания современного еврея, я имел весьма приблизительное представление. С этим и приехал, без каких-либо планов, ожиданий и надежд. То есть я скорее не приехал в Израиль, а уехал из России.

– Тогда вопрос: почему именно в Израиль, а не в Штаты или даже в Германию?

— Потому что там проблема с унижением оставалась бы, хотя и в значительно меньшей степени. Там мне точно так же, как в России, могли сказать: «Ты чужой, тебе здесь не место!» – и мне точно так же было бы нечего ответить. То есть я мог бы крикнуть в ответ: «Дураки! Антисемиты! Я свой, я русский!.. Или, как вариант: «Я свой, американец!..» Или еще того круче: «Я свой, я немец!» – это вообще был бы сюр какой-то, не правда ли?

Да, так вот, я мог бы там это крикнуть, но внутри-то я знал бы, что правы они, а не я. Это действительно их страна, их, а не моя, – сколько бы сил, здоровья и жизней ни угрохали на эту страну мои предки. Потому что со всеми этими жертвами и со всей этой пользой они – легионеры. Наемная чужестранная сила, привлекаемая для участия в чьем-то национальном проекте. Проект закончен – до свидания!

Мне надоело делать чужие проекты, понимаете? Я искал возможность делать свой. И поэтому Израиль показался мне более подходящей площадкой, чем Штаты или Европа. В Израиле, по крайней мере, провозглашали такую цель: свой национальный проект. Там говорили: у нас ты будешь своим, и никто не назовет тебя чужим.

И это оказалось правдой. То есть мне могут тут сказать: «Понаехали из своей Русии…», но в ответ я только рассмеюсь. И не потому, что сказавший тоже «понаехал из своего Марокко», а потому, что мы оба заняты в одном и том же проекте. В одном общем, своем проекте. И это дает совершенно восхитительное чувство принадлежности. Его я по-настоящему ощутил лишь в Израиле. Это чувство и есть корни, о которых вы спрашиваете. А теперь в этой земле еще и могилы моих родителей. Но главное — не могилы. Могилы и рвы, где лежат кости моих умерших, расстрелянных, замученных родственников есть и в России, и в Белоруссии, и в Украине. От могил можно уехать, от чувства принадлежности — нет. Это настоящий корень, тот, который держит.

– А как же с русским языком?

— Это чужой проект. Если бы я мог столь же качественно выражать себя на иврите, то предпочел бы забыть русский вовсе. Мои внуки, да будут здоровы и счастливы, двуязычны по причине своего нынешнего, надеюсь, временного местожительства (дочь делает пост-докторат в Университете Рокфеллера в Нью-Йорке). Их первый (и главный) язык – иврит, второй – английский. По-русски они понимают, но вряд ли смогут когда-либо читать на этом языке.

Алекс Тарн с дочерью.

– И вас не смущает, что они не смогут прочитать ваши тексты?

— Абсолютно не смущает. Мои тексты – дело тридесятое. Как поется в некогда популярной песне: «жила бы страна родная, и нету иных забот». У моей шестилетней внучки явные литературные способности. И мне меньше всего хотелось бы, чтобы она, как дед, работала на чужого дядю. Да еще на такого, который вместо благодарности завопит: «пошла прочь, жидовская морда!». Если будет писать, то пусть пишет на иврите – на своем родном, замечательно богатом, точном, изощренном, действительно «великом и могучем» языке.

Инженер-электронщик по образованию, в 2003 году вы издали свой первый роман «Протоколы сионских мудрецов». За десять лет имя писателя, публициста, поэта Алекса Тарна обрело широкую известность. Кому вы обязаны безупречным литературным вкусом?

— Рахель, вы меня смущаете. Хотя «безупречный» – весьма относительное определение, зависящее от того, кто упрекает (или не упрекает). Если вы спрашиваете об умении читать, то его привила мне мама, светлая ей память. Это ведь и в самом деле умение, причем важное. Чтение художественной прозы или поэзии – интерактивный процесс, и он невозможен без деятельного участия читателя. Читатель должен принять определенные правила игры, которые предлагаются автором. А чтобы принять эти правила, нужно, как минимум знать их.

А потом начинается другая игра: автор намеренно выходит за рамки правил .Читатель же должен решить, следует ли он той же дорогой, и что означает этот фокус, и для чего он, и как к нему отнестись. И еще много всяких подобных вещей. Этому надо учиться, само не приходит – особенно сейчас, когда времени на самообразование у людей практически нет. Предполагается, что такие знания дают детям уроки литературы в школе. Не уверен. Мне повезло – я получил их от мамы. Она, кстати, была учительницей литературы, но не думаю, что это помогало. Возможно, я как раз получил их от мамы не благодаря, а вопреки тому, что она была учительницей литературы.

Алекс, помимо прозы вам интересна драматургия и поэзия. Мне близко одно из ваших, по моему мнению, сильных стихотворений:

В жутком мире смятения и пустоты,

в диком вое свихнувшихся истин,

где защита птенцу твоему – только ты,

только ты, как птенец, беззащитен,

где о смерти уснувшей поёт чернозем,

а о смерти воскресшей – суглинок,

дождь сражается с ветром, а ветер – с дождем,

и никто не прервет поединок,

и никто не пригладит взъерошенный мир,

нарисованный Господом космос,

где среди декораций беснуется Лир,

разметав бутафорские космы.

Он смеется и плачет, как требует роль,

он фортуну клянет за измену,

и юпитеров древних немеркнущий рой

освещает дурацкую сцену.

Как к вам приходят поэтические строки? И откуда?

— Ну, при таком вопросе на память обязательно должно прийти ахматовское «когда бы вы знали, из какого сора …». Но вряд ли Анна Андреевна имела в виду, что поэтам помогают именно и только сорные мелочи. Образ – это связь. А поскольку в мире взаимосвязано все, то можно составить связную образную пару из, скажем, солнца и «одуванчика у забора» или из «лебеды» и философа Платона. Поэт всего лишь выявляет эти связи – не придумывает, а выявляет. Так что строки и темы приходят отовсюду, из мира, из каждой его мелочи. Грубо говоря, потянув за любую тоненькую ниточку, вы тянете к себе весь огромный клубок с его планетами, галактиками и черными дырами.

Вот вы упомянули драматургию. Сейчас два провинциальных театра в России ставят мои пьесы. Одна из них, «Вот пришел Кандимен», имеет подзаголовок «из жизни пиратов» и действуют в ней известные карибские персонажи Анна Бонни и Калико Джек. Так вот, эта пьеса появилась на свет благодаря бутылке дешевого скотча под названием «Calico Jack». Там, на этикетке, был изображен парусник и живописный дядя в ботфортах, а сбоку мелкими буквами написано что-то вроде: «Джек Калико Рэкхем, повешен на Ямайке тогда-то и тогда-то» – не помню уже когда. Я хлебнул стаканчик, полез в интернет справиться… – и появилась пьеса. Откуда, из сора? Нет, из вполне употребительного, хотя и не самого качественного алкогольного напитка.

Благодаря вашим переводам русскоязычный читатель получил уникальную возможность познакомиться с творчеством известных израильских поэтов Рахель Блувштейн и Натана Альтермана. Чем вам интересны именно эти поэты?

— Тем, что они замечательные поэты. Настоящие, наделенные мощным талантом и трагической судьбой. Второе – необходимость. Ведь как заметил Ницше, «боль заставляет кудахтать кур и поэтов». Насчет кур не знаю, но насчет поэтов – точно. Без боли нет поэта. Помните, как та же Анна Андреевна ревниво заметила во время процесса Бродского, что ему «делают биографию»? Она знала, о чем говорила. У нее-то самой на построение биографии ушли годы, и стоила эта биография много боли. А Бродский получил ее, считай, задаром. Не было бы того процесса – не было бы и поэта Бродского, Нобелевского лауреата.

Рахель заплатила за свою биографию по полному поэтическому счету – не меньше Марины Цветаевой. Она и стала для ивритской поэзии фигурой цветаевского масштаба. Отчасти, ее биография описана в моем романе «Дор». Альтерман же очень напоминает Пастернака – и уровнем таланта, и импрессионистическим мировосприятием, и чисто еврейским ощущением единства мира.

А еще я им завидую. Они ввинтились в современную ивритскую литературу на самой ее заре и потому могли позволить себе роскошь делать с языком то, что казалось им нужным. Понимаете? Они не боялись, что им скажут: это неправильно сказано, это слово употреблено не к месту, а тут стилистическая ошибка. Потому что в те годы никто еще толком не знал, как правильно, что к месту и какой стиль является каноном. Они сами и делали этот канон.

Мне бы так – возможно, тогда и я попробовал бы писать на иврите. А сейчас уже всё, кранты, поезд ушел.

– Вашему перу принадлежат и переводы средневекового еврейского поэта — философа Иегуды Галеви, автора известного трактата «Кузари».

И разве счастье в том,

чтобы с набитым ртом,

раскормленным скотом

влачить свои года?

Кто и что способны подарить минуты счастья лично вам, Алекс?

— Да, это сильно авторизированный перевод Большой Сиониды Галеви, сделанный еще в Питере в конце 80-х. Тогда я и вовсе не знал иврита, работал по подстрочнику замечательных питерских ученых-гебраистов, Гиты Менделевны Глускиной и Льва Ефимовича Вильскера . Последний, кстати, и обнаружил тексты Галеви в подвалах Публичной библиотеки.

Что касается моих «минут счастья», то они обыкновенны, как и у всех нас. Это минуты согласия с миром, то самое состояние «покоя и воли», когда воля Всевышнего рождает покой в наших душах. Когда близкие здоровы и благополучны, когда не гнетет никакая угроза, а будущее полно обещаний. Ну и конечно, «жила бы страна родная, и нету иных забот…» – это у нас девиз такой.

С верным другом Чифом.

– Ваш роман «Пепел» («Бог не играет в кости») в 2007 году вызвал много противоречивых откликов и попал в финальную шестерку «Русского Букера -2007». Знаю, что роман переведён на английский язык. Планируете ли вы издать его в Америке?

— Я-то планирую, осталось выяснить, совпадает ли это с планами того или иного издательства. Перевод, сделанный нью-йоркской слависткой Сашей Коллонтай, был завершен в начале лета, и мы только начали поиски. Лето, как известно, мертвый сезон в издательском деле. Хотя, с другой стороны, какой сезон в нынешнем книгоиздательстве можно назвать живым? Так или иначе, мы с Сашей надеемся на плодоносную осень – авось чего принесет, с Б-жьей помощью.

Над чем вы работаете сейчас? И что бы хотели себе пожелать?

— Сейчас пишу новый роман. Со временем появилась новая забота, которой нет у начинающего автора: нельзя повторяться. Хочется найти интересную форму, новую игру с читателем. Поэтому, чем дальше, тем труднее.

Стал уделять больше времени публицистике – раньше занимался этим от случая к случаю, а теперь обнаружил, что в состоянии вести еженедельную колонку.

Делаю переводы. Рахель я перевел почти всю, теперь время от времени возвращаюсь к Альтерману, к Ури-Цви Гринбергу, к Лее Голдберг. Это — что касается поэзии. А если говорить о прозе, то в Москве, в издательстве «Книжники» готовится к печати мой перевод романа Цви Прейгерзона «Когда погаснет лампада», произведения, на мой взгляд, очень значительного, чей масштаб сопоставим с романом «Жизнь и судьба» Василия Гроссмана.

Что хотелось бы пожелать себе? Ну, не только себе, но и вам, и всем-всем-всем остальным – тем, кто прочтет это, тем, кто не прочтет, и тем, кто не умеет читать вовсе.

Хочу пожелать побольше тех самых «минут счастья», о которых мы говорили чуть раньше. Давайте любить этот мир, люди. Давайте, будем счастливы. Потому что наше счастье – это не более чем результат всеобщего и совместного решения быть счастливыми.

Источник: — Журнал Географического общества Израиля http://isrageo.com/2014/02/08/aleks-tarn/

Самария Рахель Гедрич Израиль Израиль
Подписывайтесь на ForumDaily в Google News


 
1078 запросов за 1,148 секунд.