The New York Times: 1937-й уже наступил?

Президент России Владимир Путин
Фото: Reuters

«Что происходит — все действительно настолько плохо?» — такой вопрос мы, пишущие о России (или живущие в России, или думающие о России), часто слышим от других и не менее часто задаем сами», — пишет в The New York Times журналистка Маша Гессен. Вариации такие: «Стало так же плохо, как до перестройки?», «Путин ничем не лучше Сталина?» или «1937-й уже наступил?»

Иностранцы хотят разобраться в новостях и проверить, верна ли их собственная реакция. Россияне часто гадают, не пора ли бросить все и бежать за границу.

«Когда любая страна соизмеряет текущие события со своей историей, это, наверное, естественно и даже правильно. Беда России — в том, что ее история устанавливает невообразимо низкую планку. Сегодня сотни тысяч человек не приговариваются к смерти за вымышленные преступления — значит, это не 1937 год, по крайней мере пока. Законы о шпионаже и госизмене гласят примерно то же, что и во времена «чисток», но коснулись, похоже, лишь полудюжины человек. Значит, Путин не так плох, как Сталин», — говорится в статье.

Независимые СМИ еще существуют, хотя выживают с трудом, не введена цензура, предписанная законом, в самом узком смысле слова. Дефицита продуктов нет. «Потихоньку введены кое-какие ограничения на выезд за рубеж, но большинство россиян может ездить за границу», — пишет автор. Все не так плохо, как до перестройки.

Убийство Немцова знаменует, вероятно, очередной этап медленного сползания вниз, но не падение с обрыва, считает автор.

«Путин много сделал для восстановления идеологических механизмов тоталитарной системы, но Россией не управляют методами тотального террора. Скорее это страна, которая похожа на тоталитарную, когда высказывается в своих СМИ или даже устами большинства своих граждан, но пока она задавила не все публичные пространства и ограничила не все виды деятельности. Россияне знают — а некоторые из них даже помнят — что все может быть намного хуже», — говорится в статье. Проблема в том, что это знание может создать ощущение, что в России живется относительно сносно — «как минимум до тех пор, пока не грянет следующий расстрел, суд, депортация или убийство», заключает Гессен.