От Гарбо до Джоли. Развитие эталона женской красоты в кино

«Если бы нос Клеопатры был короче, мир был бы иным» — эта фраза Паскаля отражает ту огромную роль, которую женская красота играла и продолжает играть в нашем сознании и в нашей истории. С появлением кино культ женской красоты получил новый толчок: во-первых, выдающиеся красавицы стали достоянием миллионов, во-вторых, киноплёнка дала возможность сохранить их красоту и обаяние во времени. И сегодня, просматривая старые и не очень старые фильмы, мы имеем возможность увидеть воочию прошлых кумиров и проследить, как менялся с течением времени идеал женской красоты.

Начало столетия: la femme fatale
Начало столетия. Старый благополучный мир, мир девятнадцатого века ещё жив, но дни его уже сочтены. Мужчины изнежены и безвольны. Женщины эмансипированы. Они коротко стригутся, курят, употребляют алкоголь и крепкие выражения. Неудивительно, что первая кинозвезда становится в то же время и первым экранным воплощением женщины-вамп — роковой, соблазнительной, красивой, холодной и жестокой, пробуждающей в мужчинах непреодолимую страсть, заставляющей терять рассудок и в конце концов приводящей к гибели.
Теда Бара обладала броской, экзотической красотой. Особенно поражали её глаза — большие, тёмные, густо подведённые. В Голливуде ей сочинили экзотическую биографию, которая настолько слилась с её роковым имиджем, что по прошествии времени стало практически невозможно отделить правду от вымысла. Следующая звезда, Пола Негри, обладала таким же, как и Бара, типом красоты и унаследовала от своей предшественницы роковой образ, с одним существенным отличием: её героини вызывали сострадание. Она играла красивых, сильных, гордых женщин, причиняющих страдания другим, но и страдающих.

Между мировыми войнами:
Северный сфинкс
Первая мировая война не только вызвала идеологический кризис в западном обществе, но и существенно изменила критерии женской привлекательности. Вернувшиеся с фронта мужчины мечтали о нежных подругах, а не о роковых соблазнительницах. Вечная женственность была пробуждена к жизни, а наиболее совершенным её воплощением на экране стали две женщины — Джин Харлоу и Грета Гарбо. Они воплощали, по сути, две стороны одного и того же образа женщины-мечты. Харлоу, платиновая блондинка (именно она впервые ввела этот цвет в моду), олицетворяла её плотскую, чувственную ипостась. Гарбо с её одухотворёнными чертами и загадочной улыбкой — идеальную. Не случайно Роберт Джордан, главный герой романа Хемингуэя «По ком звонит колокол», видит во сне именно этих двух актрис.
Джин Харлоу умерла в 26 лет и вскоре была забыта. Её имя осталось в истории кино, но образ стёрся из зрительской памяти. Гарбо же, несмотря на раннее, в 36 лет, завершение карьеры (или как раз благодаря ему) превратилась в один из культурных мифов двадцатого века и в наиболее совершенный киносимвол своего времени.
Итак, перед вами портрет идеальной женщины в период между двумя мировыми войнами: высокая, худая, с широкими угловатыми плечами и узкими бёдрами; пепельные волосы, крупные черты лица, тонкие губы, широкий подбородок, с ямочкой и огромные глаза, с ресницами такой длины, что, когда верхние и нижние ресницы соприкасались, слышался шелест, как будто трепетали крылья бабочек.

Сороковые: Стальная орхидея
В конце 30-х нежные героини Гарбо сменяются сильными женщинами в исполнении Кэтрин Хепберн, Джоан Кроуфорд и особенно Марлен Дитрих, ставшей, наверное, наиболее совершенным воплощением образа женщины-вамп.
Ремарк, бывший одной из жертв божественной Марлен, называл её «стальной орхидеей». Знаменитый писатель хорошо знал Дитрих и попал в самую точку: именно это сочетание ангельской внешности с железным характером позволило Марлен Дитрих занять трон, опустевший после ухода Гарбо.
Но как же отличалась она от своей предшественницы! И как изменилось время, чьим потребностям отвечал этот соблазнительный и жестокий образ. Героини Дитрих — это сильные женщины, умеющие подчинять себе обстоятельства, не теряя ни на миг царственного спокойствия. От них исходила колоссальная сила, победительная, подчиняющая, неумолимая.
Марлен Дитрих была худощавой, с ногами необычайной длины. У нее было продолговатое лицо (она удалила четыре боковых зуба, чтобы добиться нужной формы лица), с огромными почти прозрачными глазами, под высокими полукружьями бровей-ниточек. И голос… С тех пор как кино обрело звук, голос превратился в важный компонент имиджа кинозвезды. Марлен обладала неповторимым — глубоким, низким, несколько хрипловатым голосом, которым она умела пользоваться как никто, за исключением, быть может, Мэрилин Монро.

Пятидесятые: джентльмены предпочитают блондинок
Фильм «Гильда», вышедший на экраны в 1946 году, не отличался особыми художественными достоинствами и остался в истории благодаря одной-единственной сцене: Рита Хейворт в чёрном вечернем платье спускается по лестнице, медленно стягивая длинные, до локтя перчатки. Сцена эта ознаменовала конец эпохи вамп. Мягкая женственность вернулась на большой экран.
Несмотря на то что пятидесятые были наиболее богатыми на звёзд в истории кино, не может быть двух мнений относительно того, кто наиболее полно отразил женский идеал того времени. Мэрилин Монро не обладала ни классической красотой Элизабет Тейлор или Джинны Лоллобриджиды, ни аристократическим изяществом Грейс Келли, ни романтическим шармом Одри Хепберн, тем не менее символом эпохи стала именно она.
В начале карьеры её сравнивали с Джин Харлоу, но сходство между ними было только внешним. Харлоу была охотницей, а Монро — жертвой. Холодные глаза и плотоядная улыбка «платиновой блондинки» выдавали в ней волка в овечьей шкуре. Монро же была сама теплота, мягкость, ранимость. Она воплощала все те черты женского характера, которые обращаются к сильным сторонам мужчины, будят в нём защитника и покровителя. «Я согласна жить в мире, которым управляют мужчины, — говорила она, — при условии, что в этом мире я останусь женщиной».
Секрет небывалой сексуальной привлекательности Мэрилин Монро нужно искать не во внешности, а в манере себя держать: походке, голосе, улыбке, взгляде, в особенной, свойственной только ей манере смотреть, слушать, говорить — во всех тех неуловимых вещах, которые так просто увидеть, так сложно объяснить и невозможно повторить.

Продолжение следует

Борис КРИЖОПОЛЬСКИЙ, историк, журналист