Кровавая развязка Одиннадцатый сын Амана

Окончание. Начало в № 489

1

В последнее время Ави стал ощущать какую-то перемену в Абу Сальме. Он не мог бы это выразить словами, но интуиция подсказывала ему, что с агентом что-то происходит. Однажды он решил провести проверку: пришел на заранее обусловленную встречу в кафе на окраине Бейрута раньше времени. Он сразу же обнаружил там двоих сотрудников какой-то спецслужбы: одного — на улице, другого — в самом кафе, за столиком рядом с окном. Ливанцами они не были, по акценту и едва уловимым деталям поведения их можно было принять за иракцев.

Ави был твердо уверен, что, когда он шел на встречу, наружного наблюдения за ним не было. По телефону с Абу Сальмой они о месте проведения конспиративной встречи не договаривались (каждый раз они встречались в новом, заранее оговоренном месте). Значит, какая-то спецслужба получила информацию или от самого Абу Сальмы, или через него.
Покидать кафе сразу было нельзя. Это позволило бы сотрудникам неизвестной контрразведки понять, что они обнаружены. Абу Сальма между тем не появлялся. Ави посидел в кафе около двадцати минут, выпил чашку кофе с коньяком и вышел. На улице за ним также велась слежка, причем контрразведчики необычно близко держались от него, боясь случайно его упустить.
Пошел довольно сильный дождь, но Ави не спеша, как бы ничего не подозревая, прошелся по улице и даже попытался снять старую, грубо размалеванную проститутку, но не сошелся с ней в цене. Она еще долго выкрикивала вслед ему грязные ругательства. Вернувшись в кафе, Ави убедился, что Абу Сальма там так и не появился. Следовательно, он или сотрудничает с этими двумя, или захвачен ими.
Сев в свой джип, Ави обнаружил в салоне автомобиля все так, как и оставил. Ничего не пропало, но кто-то машину обыскивал. Ави включил зажигание…
Через несколько минут он снова заметил за собой слежку и свернул на незнакомую ему улицу, затем несколько раз поменял направление движения. От слежки Ави вроде бы ушел. Но те, кто его преследовал, видимо, знали Бейрут и окрестности лучше, чем он. В лицо внезапно больно ударил яркий свет, где-то раздался пронзительный вой. Прямо на него сквозь влажные полукружья в ветровом стекле неслись две расплывчатые луны. Руки его крепко сжали руль. Он резко свернул в сторону. Совсем близко от него, всего в нескольких дюймах, промчалась по черной сверкающей дороге встречная машина — черный линкольн.
Ави был спокоен, вел машину осторожно, не останавливаясь и зорко всматриваясь сквозь разрисованное прожилками дождя стекло в извилистую ленту шоссе. Он понимал, что преследователи через минуту развернутся и вновь начнут преследование. Они не следят за ним, они хотят его ликвидировать. В машине их было не менее четырех. Счет был явно не в его пользу. Ави проехал несколько километров и, свернув на обочину шоссе, остановил машину, вынул платок, вытер лоб, сделал четыре глубоких вдоха. Куда он попал? Ряды черных деревьев вдоль шоссе ничего ему не говорили. Он вышел из машины и вдохнул сырой воздух. Внезапно за его спиной послышался визг тормозов.

2

Три дня спустя Ави был еще жив. Он лежал в светлой палате первоклассной иерусалимской больницы. Его лечащим врачом был молчаливый и очень серьезный доктор Зильбер. Часто заглядывал к нему и главный хирург больницы, веселый полный мужчина, профессор Гинзбург. Приходил он будто бы поболтать о кино и театре, но Ави видел, что он внимательно за ним наблюдает. Когда доктор Зильбер спросил, каковы шансы Ави на выздоровление после возможной операции, профессор Гинзбург ответил прямо, без колебания: «Пятьдесят на пятьдесят».
Ави давали обезболивающие, и он не чувствовал сильной боли. Болели только руки от игл после пяти переливаний крови и внутривенных вливаний глюкозы и физиологического раствора. Почему-то вены на руках становилось все труднее нащупать. Но вскоре иглы из его израненных вен вытащили вообще, переливаний крови больше не делали, он мог садиться и принимать жидкую пищу.
Однажды дверь распахнулась и в палату шагнула Руфь. Она робко улыбнулась, подошла к кровати, наклонилась и боязливо коснулась губами его лба. Он взял ее за руку. Она тихо заплакала.
В палату вошла медсестра Роза Ровнер, лейтенант медицинской службы. Она включила свет и сделала какие-то записи в своих бумагах.
– Роза, это Руфь, — сказал Ави.
– Мы уже знакомы, — угрюмо ответила Роза. Слезы Руфи не произвели на нее никакого впечатления, и она с суровым видом добавила: — Не слишком задерживайтесь здесь.
И вышла, хлопнув дверью. Ави в первый же день разбил ей сердце.
– Ты здесь по моей вине! Я должна была остаться рядом с тобой! Тогда все было бы в порядке…
– Нет, ты не могла остаться. Приказ Генерала… Как я здесь очутился?
– В тебя стреляли. В спину. Люди из иракской разведки. Тебя выдал Абу Сальма. Этот болван решил пустить в бизнес деньги, которые он получал от тебя. И попался. Его пытали, и он тебя выдал.
– А где он?
– Его казнили.
– Кто меня вывез из Ливана?
– Наши ребята. Двое оперативников по приказу Генерала секретно охраняли тебя. Ты об этом даже не подозревал.
Ави надолго замолчал.
– Если тебе трудно говорить — не говори, — сказала Руфь.
– Я могу говорить, — тихо произнес он.
– Я была в Алжире, но вернулась в Иерусалим, как только узнала. Я получила телеграмму…
– Тебе нельзя было прилетать, — перебил ее Ави.
– Ты скоро поправишься, все это говорят! — с волнением сказала Руфь. Лицо у нее было бледное.
– Конечно, поправлюсь, — ответил он.
– Я вчера разговаривала с доктором Зильбером. Он не сказал мне ни да ни нет, когда я спросила его о тебе. Он говорит: «Только время покажет». Ненавижу врачей.
– Он очень хороший врач, — возразил Ави. Он питал глубокую симпатию к доктору Зильберу, спокойному, деловитому, надежному. — Он просто не любит разыгрывать из себя пророка.
– Но мог же он хотя бы чуточку обнадежить! — по-детски всхлипнула Руфь.
– Видимо, не считал нужным. Слушай, ты должна немедленно улететь в Алжир. Дождешься, что тебя с позором выкинут из конторы.
– Нет, я останусь в Иерусалиме.
– Иерусалим прекрасен, — с улыбкой произнес Ави, — а когда в нем появляешься ты, он становится еще прекраснее.
– Твои комплименты поразительно банальны и совершенно одинаковы для всех женщин. Я их ненавижу. Но сегодня… Раз ты делаешь комплименты, значит, дело идет на поправку.
Он был рад, что она пришла. В ее присутствии он мог плыть в приятный мир дурмана и грез, в котором день сливается с ночью.
«В больничной палате, — подумал Ави, — как в кино. Герой — в центре, на него направлены все прожектора. Врач — режиссер. Большую часть представления он наблюдает из-за кулис, готовый вмешаться, когда необходимо, шепчет актерам, что выходить надо с улыбкой и не следует чрезмерно затягивать монологи. А кое-кому вообще скоро предстоит сыграть роль в немой сцене похорон главного героя со слезами, вздохами и перестрелкой между могилами. Сестры, точно рабочие сцены, переносят с места на место градусники, клизмы, судна, инструменты для переливания крови. Герой — человек неблагодарный, он ропщет на свое положение в гробу и не прочь бы еще пожить, но его судьба уже давно определена режиссером и сценаристом».
– Ты просто удивишься, когда узнаешь, — перебила его мысли Руфь, — какое множество людей проявляет к тебе внимание. Одни умоляют врачей отпустить тебя, другие замышляют организовать тебе побег. Ребята из «Маткаля» переслали тебе букет из самого дорогого цветочного магазина. Правда, чудесный?
– Правда! Я в восторге от цветов, которые они купили. Мне кажется, что я присутствую на собственных похоронах. Отправь букет в женское отделение.
– Меня пустили сюда только на пять минут, — сказала Руфь. — Я лишь хотела убедиться, что ты еще жив. Поправляйся и ни о чем плохом не думай. Не надо так пугать друзей. Жена Генерала передает тебе свой привет и поцелуй.
Лейтенант медицинской службы заглянула в палату и сделала страшные глаза, выразительно постучав пальцем по часам.
– Ухожу, ухожу, сестра! — испуганно воскликнула Руфь.

3

Ночью его срочно повезли в операционную. Анализы показали, что началось внутреннее кровотечение. Медленное, опасное, истощающее кровотечение.
Пока ему брили грудь и живот и еще не сделали анестезию, он ясно сознавал, что не боится. «Пятьдесят на пятьдесят», — сказал доктор. Более справедливых условий игры человек не может и требовать. Лица в его помраченном сознании появлялись и исчезали, мимолетные, молчаливые, едва различимые, точно окутанные туманом. Он чувствовал острую боль, но сдерживал стоны. В ушах раздавался шум морского прибоя. Он просыпался. Засыпал. Тихие голоса медиков, шепот за спиной. Было больно, но ощущение, что он все сделал правильно, помогало ему выжить.
Через три дня после операции Ави мог уже сидеть в постели и даже есть, но температура не спадала. Над головой его висел пластиковый пакет, день и ночь питавший организм антибиотиками. То ли от жара, то ли от антибиотиков у него мутилось сознание, он начал терять ощущение времени и уже не помнил, давно ли находится в больнице. Сколько дней прошло с тех пор, как он вернулся в Иерусалим? Врачи молчали, но Ави видел, что они обеспокоены. И все же температура начала падать, и доктор Зильбер сказал, что если нормальная температура продержится еще неделю, то волноваться нечего. Он даже разрешил пускать к нему посетителей — не более двух в день.
Первой пришла Руфь. Ее лицо, когда она вошла, сказало Ави не меньше, чем зеркало. Накануне ее прихода он побрился. То, что Ави увидел в зеркале, потрясло его. На лице была такая зеленоватая мертвенность, что он решил, что бриться больше не будет.
Войдя в палату, Руфь нервно улыбнулась. Она была в голубом платье. Как-то он сказал ей, что больше всего любит, когда она в голубом.
– Я должна была с тобой увидеться, — сказала Руфь. — Завтра мне все же придется вылететь в Алжир. Мне надо быть там, иначе провалится важная операция.
– Конечно, Руфь! — собственный голос показался ему очень слабым.
– Я здесь уже три недели. Мне сказали, что меня уволят из МОССАДа. Я знаю, что ты этого бы не хотел.
– Это я столько здесь пролежал? — спросил Ави.
Руфь с удивлением посмотрела на него:
– Да.
– Долго. И врачи не хотят говорить мне, когда я отсюда выберусь.
– Они не знают. Доктор Зильбер говорит, что ты не сможешь работать по крайней мере еще полгода.
– Знаю, — сказал Ави. — Он и мне это говорил.
– Доктор Лоренц говорит, что есть обнадеживающие симптомы. Очень обнадеживающие.
– Это меня весьма обнадеживает.
– Доктор Лоренц говорит, что тебе придется долго отдыхать после того, как ты выйдешь отсюда. Кто-то должен присматривать за тобой. Когда я вернусь, ты переедешь ко мне.
Он представил себе ее ослепительно белый дом на тихой улице Старого города, маленький садик, запыленную листву деревьев, письменный стол, книги на полках. Ему стало тепло и уютно.
– Ты устал. Больше не буду тебе надоедать. Выздоравливай! — сказала Руфь, нежно поцеловала его и тихо вышла. В дверях появилась медсестра Роза Ровнер и яростно поглядела ей вслед.
Через две недели Ави выписали. Вечером накануне выписки доктор Зильбер имел с ним долгий разговор. Доктор Зильбер, аскетического вида старик, занимающийся каждое утро по полчаса гимнастикой и ежедневно съедающий две сабры и три инжира, удобно устроившись в своем кресле, начал:
– Вы счастливчик, Ави, многие на вашем месте не выжили бы. Но вы выжили. Черт знает, как это у вас получилось, но то, что вы живете, — это факт. Теперь вы должны быть осторожны. Очень, очень осторожны. Строго придерживайтесь диеты. И ни капли спиртного. В течение года — ни глотка вина. А лучше совсем бросить пить до конца жизни. Глоток спиртного, и вы — покойник! И ни одной сигареты! О работе забудьте на полгода. У меня возникло впечатление, что вы усложнили свою жизнь, я бы даже сказал: слишком усложнили. Упростите вашу жизнь, Ави. Упростите. И ешьте сабру. Это самый полезный в мире фрукт. Сабру применяют при лечении заболеваний дыхательной системы, нервной системы, опорно-двигательного аппарата, для очищения организма и как общеукрепляющее средство. То есть сабра дает именно то, что вам сейчас нужнее всего. Лучше всего покупать ее прямо на кактусовых фермах. Я вам очень рекомендую небольшую ферму кактусов недалеко от Иерусалима. С 25-го шоссе вы сворачиваете на Иерухам, и через 2 километра перед вами предстает огромное кактусовое поле. При ферме есть отличный ресторан и небольшая лавка. Круглый год здесь можно покупать плоды, срезанные при вас, по цене в несколько раз меньше, чем в любой иерусалимской фруктовой лавке. А еще здесь варят вкуснейший конфитюр из кактуса и малины и готовят потрясающий схуг из острого перца, помидоров и мякоти той же сабры.

4

Ави медленно шел по улице, щурясь от солнца, куртка болталась на нем, как на вешалке. День был ясный, теплый. Он никого не предупредил, что выписывается, чтобы не сглазить. Уже выходя из больницы, боялся, как бы кто-нибудь не догнал его и не объявил, что произошла ужасная ошибка и что его должны срочно вернуть на койку и снова оперировать.
Но никто за ним не гнался. Он шагал без всякой цели по солнечной стороне улицы. Прохожие казались ему прекрасными. Девушки, стройные, гибкие, шли, высоко подняв головы, слегка улыбаясь, точно вспоминая бурные радости прошедшей ночи. Молодые люди в военной форме шагали уверенным шагом, смело заглядывая в глаза встречным. Маленькие дети, чистенькие и веселые, стремительно проносились мимо него. Старики в этот солнечный день выглядели бодро и, казалось, забыли о скоротечности своей жизни.
Ави оказался в Старом городе. Вот и отель «Царь Давид», бар которого он так любил. Ави взглянул на часы: полдень. Самое время выпить. Он вошел. Бар был почти пуст. У дальнего конца стойки разговаривали двое каких-то мужчин. Подошел бармен — краснолицый, могучего телосложения. Бывший десантник. Переносица перебита, на щеке шрамы. Бармен его сразу узнал.
– Двойной пуэрто-риканский коричневый ром и кофе? — уверенно спросил он.
– Да! — радостно ответил Ави и стал наблюдать с большим интересом, как бармен наливает в голубоватый стакан ром. Он постоял в раздумье, глядя на приготовленное питье, и с наслаждением школьника, удравшего с уроков, сделал первый глоток. «Глоток спиртного, и вы — покойник!» — Ави вспомнил напутствие доктора и улыбнулся. Все еще живой, он снова отпил из стакана. Никогда еще ром не казался ему таким приятным. «А интересно, каков на вкус тот самый элитный ром, который мы покупали по сумасшедшей цене там, в Бельгии? Выпить бы сейчас его и закусить шоколадными конфетами “Королевский дар”. Нет, духу не хватит», — подумал Ави и снова улыбнулся.
Бармен был, казалось, единственным человеком, который не удивился изменениям, произошедшим с Ави. Он просто спросил:
– Из госпиталя?
– Да! — также просто ответил Ави.
– Я тоже разок туда попал, — сказал бармен, — а вышел, так люди шарахались. Рожа была — ну вот точно как у тебя. Краше в гроб кладут. Но десантники не умирают — сам знаешь…
– Цанханим ло метим! Анахну ха-ришоним! Ми эйн камону! Десантники не умирают. Мы первые. Если не мы, то кто же! — сказал Ави.
И они оба засмеялись. Потому что оба были из одного братства — братства десантников. И не было во всем мире братства сильнее этого.