Константин Хабенский — о номинации фильма «Собибор» на «Оскар» и свободе в России

Российский оскаровский комитет выдвинул военную драму Константина Хабенского «Собибор» на премию «Оскар» в категории «Лучший фильм на иностранном языке».

Фото: Instagram/khabenskiy_com

В интервью Екатерине Котрикадзе на канале RTVI Хабенский рассказал, почему выбрал именно «Собибор» для своего режиссерского дебюта; о том, как Министерство культуры России повлияло на работу над фильмом; как зарубежная аудитория воспринимает современную русскую культуру; есть ли шансы у картины «Собибор» побороться за «Оскар» и о многом другом.

Я, конечно, первый же вопрос задам о фильме «Собибор». О чем он? О трагедии еврейского народа или о подвиге одного человека?

Я бы не разделял и не ставил бы где-то акцент сильнее. Он сложен из многих граней. Нельзя говорить, что он только об этом или только об этом. Я не думаю, что в фильмах на подобную тематику что-то должно доминировать.

Конечно, лагерь смерти есть лагерь смерти, и, естественно, мы рассказываем о людях, которые находятся на расстоянии одной-двух-пяти секунд-минут-дней от смерти. Физической. От уничтожения.

Это, наверное, как я предполагаю, особое состояние человека, который на уровне подсознания ощущает хрупкость своей жизни. Ощущает то, что все может прекратиться в любой момент. Люди, которых согнали, собрали конкретно в лагерь Собибор — это люди из Европы, из России, то есть многие-многие менталитеты одной нации, назовем это так.

Это фильм и о хрупкости человеческой жизни, это фильм и о внезапной, непонятно откуда возникающей любви в данных условиях, в данных обстоятельствах. Совершенно не вовремя, не к месту. Если мы говорим о Печерском, это фильм о том, что в любых обстоятельствах, на мой взгляд, в любой ситуации всегда найдется хотя бы один человек, который сможет заставить других поверить в то, что они тоже люди.

Если мы говорим о подвиге одного человека… Хотя, подвиг, наверное, имеет место быть присвоенным многим людям, которые кто от страха, кто от ужаса, кто поверив в то, что это возможно, у всех ведь разные мотивации, но все пошли в одну сторону. Это очень важно. Мне кажется, здесь как-то «препарировать» и всех под одну гребенку зачесывать будет неправильно и нечестно.

Потому что эмоция человеческая, а это, мне кажется, и я бы хотел рассматривать и рассматривал в фильме с точки зрения эмоциональной составляющей. Вот этот эмоциональный взрыв, который поднял людей на качественно новый уровень, что, наверное, и способствовало в той или иной мере свершению этого восстания, которое на первый взгляд, честно говоря, кажется фантастически несбыточным, невозможным.

То, что вы рассказываете, это огромное количество разных деталей и важных вещей, которые необходимо соблюдать и о которых необходимо думать во время съемок, планирования и монтажа. Вы как режиссер дебютировали в этом фильме. Почему вы взяли именно эту невероятно сложную историю? Почему замахнулись на невероятно чувствительную тему, столь важную, столь болезненную для стольких людей по всему миру? Вы же понимали, что, если вы где-то не дотяните или наоборот переборщите, то это будет…

Понимал. Прекрасно понимал, и я скажу очень просто: мне предложили пофантазировать на эту тему. Мне предложили в качестве дебюта именно эту историю, а не какую-либо другую.

А кто предложил это?

Продюсеры. Видимо, в моей жизни некоторые предыдущие этапы были примерно такого же уровня, когда мне предлагали взять новую вершину, о которой я еще не мечтал. Я подумал, что это, наверное, очередной такой вызов судьбы, и неважно из чьих уст он исходит. Я подумал, и все, что знал, все, что умел и понимал, и чувствовал на тот момент, все попытался вложить в это кино.

Для вас есть что-то личное в этой истории?

Нет. Личного нет. Может быть, так проще снимать подобные темы. Потому что, если бы у меня было связано, я предполагаю, это может быть немножко мне мешало бы.

Так, как у меня все равно есть часть еврейской крови, поэтому я имею право рассуждать на эту тему, и иногда даже, может быть, достаточно жестко шутить по еврейскому вопросу. Я имею право. Я думаю, что все было достаточно деликатно в фильме.

Еще раз скажу, наверное, все-таки не связанный семейной биографией взгляд сыграл больше в плюс.

Есть еще одна интересная деталь, заключается она в том, что вы — режиссер и актер, который играет главную роль. Мне всегда было интересно, как это происходит. Вот, вы играете в своем же фильме. Если вы чувствуете, что вам нужен совет или вы не понимаете до конца, хорошо вы отыграли конкретный эпизод или не очень, то есть, как это происходит? Вы с кем советуетесь? Я видела вашу беседу с Дудем. Если серьезно, как происходит вот это оценивание вашего актерского мастерства, если режиссер — вы же, собственно, и есть?

Да, я понял. Вы знаете, честно скажу, в данной ситуации, в данном фильме я не так много на себя потратил времени.

В каком смысле?

В смысле работы с актером. Работа режиссера Константина Хабенского с актером Константином Хабенским. Больше сил и внимания я все-таки отдавал своим коллегам.

Ну, вы не репетировали у зеркала? Вот как бы вы, как режиссер, оценили вот эту работу, этот эпизод, вот как я выгляжу, насколько у меня лицо соответствует ситуации?

Я этим не занимался и в предыдущих работах: ни в кино, ни в театральных. Нет, не репетировал. Я смотрел в монитор, конечно, и если я считал, что «да, это нормально, мы идем дальше» — значит мы шли дальше.

Основная задача у меня была как у актера в этом фильме — не испортить фильм. Это основная задача. Все остальные усилия и внимание были отданы коллегам.

Как коллеги реагировали на вас как на режиссера, люди, которые с вами были когда-то?

Я не хочу показаться настолько уж уверенным, но мне кажется, что мы со всеми нашли общий язык. Со всеми. Мне кажется, что самая простая вещь, когда режиссер предлагает актеру конкретные задачи, может быть, иногда неожиданные, может быть, они немножко по-другому видели своих персонажей, но обоснованные и аргументированные. Я сразу же находил отклик, и ни одного человека не было на площадке из моего актерского цеха, кто бы не заразился этой историей и этой формой существования. Потому что существование в этом фильме, оно было несколько гипертрофировано.

В каком смысле?

В смысле того, с чего мы начали: человек, находящийся в ситуации околосекундного физического уничтожения, у него немножко по-другому работают клетки организма. Он немножко по-другому начинает думать, начинает говорить, начинает существовать — это немножко другое. Я не буду сейчас формулировать, как. Потому что это, наверное, больше было понятно, когда я общался с тем или иным актером. Мы смотрели друг на друга, и это был практически, может быть, даже иногда «танец», когда я объяснял и при этом, может быть, вот так вот закручивался. Все средства хороши для того, чтобы наладить контакт. И этот контакт был налажен.

Фото: Instagram/khabenskiy_com

Вам понравилось быть режиссером?

Это чертовски сложно, но очень интересно. Я очень-очень-очень уставал на съемочной площадке. Качество усталости уже потом, во время монтажа, сведений и всего остального, — это другое качество, но это то же. Это огромное удовольствие чего-то нового, какой-то новой школы. Такой школы жизни.

Вы наверняка были готовы к тому, что критики скажут: «Боже, был такой классный актер, куда, зачем вообще, зачем в режиссуру?». Так бывает часто со множеством актеров, особенно здесь.

Конечно, я был готов. Я массу примеров вижу перед собой. Я не говорю о том, что я стал режиссером. Я опять вернулся и совершенно замечательно продолжаю работать по профессии, которая у меня записана в дипломе, — «актер театра и кино». Другое дело, что я понимал, что есть только один выход — это снять честно, рассказать эмоциональную историю, может быть, местами «на разрыв». Единственное, что я понимал, — это то, что я буду снимать актерскую историю, через актеров я буду все рассказывать, через их возможности.

Вы цитируете «Список Шиндлера», насколько я понимаю, в этом кино, исходя из того, что я читала.

Не вижу в этом ничего плохого.

Нет, я тоже не вижу в этом ничего плохого, но это такой масштаб. Это культовое кино, это кино, которое смотрели все мы, и помним его, и рыдаем. Как вы думаете, вы смогли своей работой сделать нечто сопоставимое? Я понимаю, что это, наверное, было бы неверно сравнивать как-то. Но это очень тяжелая тема, повторюсь. Вот то, как вы смогли раскрыть трагедию Холокоста и лагерей смерти, это достойно, например, фильма, который вы цитируете?

Не мне судить. Могу сказать только одно: это было честно.

В вашей работе, в фильме «Собибор», есть госфинансирование?

Да, конечно. Министерство культуры помогало, конечно.

Вот, я, наверное, буду сейчас банальной в очередной раз, наверняка вас об этом спрашивали. Тот же Дудь, наверняка, я просто не успела досмотреть. Вот этот спор о том: должно ли быть госфинансирование в творческих работах, в кино, постановках и так далее; вы на чьей стороне?

Я на стороне зрителя. Зритель должен получать разные хорошие разножанровые истории. Я на стороне зрителя. Зритель всегда отличит заказуху от честной истории. Зритель всегда прав. Я на стороне зрителя. Как бы ни складывалась судьба какого бы то ни было фильма, который находится на финансировании Фонда кино или Министерства культуры, или оно находится на финансировании частных инвесторов и так далее, я на стороне зрителя. Он не должен знать ничего, он должен видеть хорошее кино.

А Минкульт как-то принимает участие в сценарии, читают они, что вы будете делать? Как этот процесс происходит?

Мы про «Собибор» говорим?

Ну, например, «Собибор». Да.

Например, «Собибор». Ну, во-первых, в Минкульт всегда представляют новые проекты, это все проходит через Минкульт. Я не из этого цеха, честно скажу, поэтому я не знаю, как все это делается.

Ну, они не вмешиваются в творческий процесс?

В мою работу не вмешивался никто.

Я спрашиваю, естественно, потому, что дело Кирилла Серебренникова возбудило огромное количество сомнений и споров. Потому что одни говорят: «Слушайте, мы не можем без госфинансирования работать. Россия — это страна, где мы не можем, к сожалению, обойтись без поддержки государства». Другие говорят: «Нет, надо героически отказываться, искать другое финансирование». Вы как считаете, можно в России делать большие классные культурные просветительские проекты без поддержки государства?

Наверное, можно, я просто не сталкивался. Может быть. Просто не узнавал. Думаю, можно. Но с другой стороны, все налоги, которые мы платим, которые идут туда-сюда, почему они не должны использоваться в том числе для больших хороших серьезных проектов, связанных с кино, театральным пространством, может быть, с каким-то экспериментальным пространством? Я не вижу в этом ничего плохого. Просто, может быть, момент политизирования той или иной ситуации может быть чуть меньше где-то. Хотя, мне кажется, все достаточно в меру делается.

История с Кириллом Семеновичем, конечно, очень неоднозначная. Непонятно, с какой стороны бороться за эту вещь. Все наше сообщество, актерское, режиссерское, все мы держим кулаки, но просто не очень понимаем… Ждем пока.

Вы свободный человек в России? Чувствуете себя свободным человеком?

Я пребываю в иллюзии того, что я свободный человек.

Ну вы ведь наверняка обсуждали со своими коллегами по актерскому цеху, кого может постичь судьба Кирилла Серебренникова? Может же быть продолжение, или нет такого ощущения?

Вы знаете, опять же, если мы продолжаем эту тему, я не очень знаком с материалами. Именно нужно знать. Многие-многие в интервью, и я в том числе, могут сказать: делая любой фестиваль, быстрее сделать те или иные этапы продвижения фестиваля, особенно когда он находится уже за пять дней, за три дня до начала работы, приходится делать некоторые махинации. Приходится. Без этого никак. Неповоротливая машина. Приходится делать некоторые комбинации. Их делают все.

Ну вот этот «нал» переводится куда-то, платится…

Если разговор об этом, то тут, конечно же, можно к каждому субъекту культуры подойти с пристрастием. Если это вопрос финансов. Если это вопрос какой-то другой, тогда его нужно озвучить. Вот, что я могу сказать.

Кто должен его озвучить?

Те, кто выставляют претензии. Обвиняющая сторона.

Фото: Instagram/khabenskiy_com

Они этого не сделают, очевидно. Что вы здесь, в США, как российский актер ощущаете от своей аудитории? Вы здесь встречаетесь с каким-то людьми, разговариваете с ними. Как они воспринимают современную русскую культуру? Есть у них какое-то представление, заинтересованность?

Честно скажу, я не так много здесь бываю для того, чтобы создать какую-то даже смутную картинку о том, как воспринимают русское, российское, какое угодно искусство.

Вы знаете, есть очень простая ситуация. Я, еще когда был студентом технического вуза, сделал очень простой вывод: не бывает шахмат социалистических и капиталистических, шахматы — они и есть шахматы. То же самое имеется в виду и под любыми проявлениями искусства, творчества, творческого высказывания. Оно либо есть, и либо оно понятно любому человеку, может быть, кроме какого-то племени людоедов где-то, у которых совершенно другие взгляды и принципы.

Другое искусство.

Другое искусство. Я об этом и говорю. Они — по-другому. Они поэтому и едят людей, потому что хотят стать такими же хорошими, как и они. Мир сейчас настолько тесен и молниеносен: здесь скрипнула дверь — там уже слышно. Все вещи, связанные с проявлениями творчества, особенно эмоционального, они понятны любому человеку. Открытому, я имею в виду. Человеку, который не боится быть открытым.

«Оскар». Вас выдвинули в лонг-листе, «Собибор» в лонг-листе. Как вы думаете, поймут ли и примут ли ваше режиссерское и актерское высказывание те люди, которые в Лос-Анджелесе принимают решения?

Я очень надеюсь. Ну, в принципе, у меня нет никаких сомнений, что будь-то академик, будь-то простой зритель — если ты приходишь в кино, если ты смотришь его, и если ты этим занимаешься, ты должен быть открытым человеком. Ты должен уметь сохранить это в себе, а к людям, которые профессионально этим занимаются, это особо относится. Я и себя тоже причисляю к этой команде, потому что нам нужно за огромным количеством просмотров спектаклей, кино, разговоров с коллегами не затереть и не перервать эту «пуповину», которая связывает нас с состраданием, с чувствительностью, с неравнодушием.

Это основа нашей профессии. Мы не можем по-другому дальше идти. Если ты обрубил себе эту «пуповину» или связь с этими чувствами, ты дальше уже в профессии механизируешься. Все. Ты уже сам не транслируешь и не можешь принять эти импульсы. Поэтому я очень надеюсь, что люди, которые занимаются этой профессией, должны сохранить в себе это ощущение независимо от рангов и почестей. Мне кажется, этот фильм рассчитан именно на таких людей.

Читайте также на ForumDaily:

В Нью-Йорке прошла премьера фильма Константина Хабенского ‘Собибор’

Найти еврейских родственников станет легче: создана крупнейшая база данных в мире

Хотите больше важных и интересных новостей о жизни в США и иммиграции в Америку? — Поддержите нас донатом! А еще подписывайтесь на нашу страницу в Facebook. Выбирайте опцию «Приоритет в показе» —  и читайте нас первыми. Кроме того, не забудьте оформить подписку на наш канал в Telegram  и в Instagram— там много интересного. И присоединяйтесь к тысячам читателей ForumDaily New York — там вас ждет масса интересной и позитивной информации о жизни в мегаполисе.