Композитор Глазунов — «Царь Иудейский»

Окончание. Начало в № 488
Как студенты, евреи получали вид на жительство в Петербурге. Однако это не распространялось на их родителей, без помощи которых студентам сложно было выжить в чужом городе.
Например, в классе скрипки Леопольда Ауэра учились вундеркинды в возрасте 9–13 лет. Им требовалась постоянная родительская опека. И приходилось Глазунову и Ауэру обивать пороги сановных чиновников, чтобы добиться разрешения на временную прописку родителей. Таким образом было получено позволение на проживание рядом с сыном для матери Ефима Цимбалиста, отца Миши Эльмана и других родителей будущих знаменитых скрипачей.
В характеристиках своих учеников заботливый Глазунов помимо профессиональных качеств отмечал и следующее: «Ученица крайне нуждается. Необходимо с осени облегчить ей в смысле платы за обучение наполовину или совсем», «Непременно перевести на стипендию» и т. п. В отдельных случаях он находил для студентов работу репетитора, давал успешным старшекурсникам разрешение на ограниченную концертную деятельность, а, например, Дмитрия Темкина (будущего советско-американского композитора) устроил на все лето в поместье одной дамы аккомпанировать ей на вокальных занятиях.
Глазунов первым обнаружил композиторский талант у молодого Дмитрия Шостаковича. Ознакомившись с его юношескими произведениями, которые тот сочинял после основных занятий в классе фортепиано, он посоветовал ему всерьез начать изучать композицию в классе профессора М. Штейнберга. Дмитрий Дмитриевич всю жизнь хранил благодарную память об отеческом отношении к нему Глазунова.
В годы учебы Шостаковича в консерватории умер его отец, и семья оказалась в бедственном положении. Чтобы как-то материально поддержать талантливого студента, Глазунов своей властью директора назначил ему повышенную стипендию, а также выдавал пособие из Бородинского фонда.
Шостаковичу не довелось встречаться с Римским-Корсаковым. К тому времени, когда он поступил в консерваторию, Николая Андреевича уже не было в живых. Но заложенная им добрая традиция — свободное от предрассудков, непредвзятое отношение к евреям — еще долго в ней сохранялась. Александр Глазунов и его ученик Дмитрий Шостакович были достойными ее продолжателями.
На рубеже XIX и XX веков Глазунов создал свои лучшие произведения. В 1907 году в России и Европе чествовали его юбилей — 25-летие творческой деятельности. Оксфордский и Кембриджский университеты присвоили ему звание доктора музыки. Он был на вершине славы и по праву считался одним из самых знаменитых людей музыкального мира того времени.
Позже наметился некоторый спад в его творчестве. Причину этого объяснил сам композитор: «Директорские обязанности лишают меня возможности отдаваться работе, которая требует спокойного состояния». Было еще одно обстоятельство: он страстно любил дирижировать и с удовольствием принимал приглашение участвовать в концертах. Публика восторженно принимала появление Глазунова за дирижерским пультом. Его выступления проходили с неизменным успехом. По этому поводу один из рецензентов писал: «Хотя дирижерская техника Глазунова невелика, но сила его таланта такая, что в каждом скудном жесте чувствуется великий музыкант, и это невольно передается оркестру». Жаль, что частые гастрольные поездки отнимали у него много сил и времени, так необходимых для творческой работы.
Как уже говорилось, Глазунов всегда старался помогать талантливым еврейским студентам. Об этом вспоминает и Шостакович: «М. Гнесин рассказал мне, что премьер-министр Столыпин послал запрос в консерваторию: сколько там студентов-евреев? И Гнесин, еврей, с радостью передал мне ответ Глазунова: “Мы не считаем”». Такой независимый, даже вызывающий ответ всесильному реакционному деятелю мог привести к непредвиденным последствиям. Но Александр Глазунов пренебрег опасностью. Более того, он предоставлял помещение консерватории для проведения еврейских общественных мероприятий. Так было в 1907 году, когда бундовцы устроили там литературно-музыкальный вечер в честь известного еврейского писателя Ицхака-Лейбуша Переца. А в мае 1917 года в консерватории проходил Седьмой Всероссийский съезд сионистов.
У Глазунова было немало близких ему людей среди творческих интеллигентов-евреев. Прежде всего это знаменитые скульпторы Марк Антокольский и Илья Гинцбург, с которыми он познакомился на одном из званых вечеров в доме Владимира Стасова. Эта встреча положила начало их многолетним добрым отношениям. Оба скульптора были большими поклонниками творчества Глазунова, а тот со своей стороны восхищался мастерством этих замечательных художников, общение с которыми приносило ему огромное удовлетворение. Он также дружил с блестящим музыкантом Ф. М. Блуменфельдом, обладавшим многогранным талантом. Феликс Михайлович был прекрасным пианистом, широко востребованным дирижером, композитором, превосходным педагогом (его учениками были гениальный пианист Владимир Горовиц, композитор Тихон Хренников). К тому же он владел невероятным даром читать прямо с листа запутаннейшую партитуру. Поэтому Глазунов и другие знаменитые композиторы доверяли ему первым исполнять только что написанные произведения.
Друзья часто общались, вместе выступали в концертах. Летом 1887 года Глазунов довольно долго гостил на даче родных Феликса Михайловича. О близости их отношений говорит факт посвящения Блуменфельду мазурки и Шестой симфонии.
Из близких Глазунову друзей особенно был ему предан его ученик М. О. Штейнберг. Познакомились они в начале преподавательской деятельности композитора. Он тогда обратил внимание на очень способного студента Максимилиана Штейнберга. Будучи строгим экзаменатором, Глазунов лишь ему и М. Климову (впоследствии хоровому дирижеру) ставил пятерки. Довольно скорое сближение учителя и ученика произошло благодаря Римскому-Корсакову, у которого Максимилиан обучался композиции. Николай Андреевич пригласил его участвовать в своих знаменитых музыкальных вечерах. Со временем Штейнберг, как когда-то Глазунов, стал его любимым учеником, и даже однажды великий композитор заметил: «Максимилиан Осеевич, помимо своего таланта, такой прелестный, высокопорядочный человек». А когда стало известно, что его дочь собирается обручиться с Максимилианом, он с большой радостью благословил этот брак.
Тесное общение Глазунова и Штейнберга продолжалось более двадцати лет. В двадцатые годы прошлого века здоровье композитора заметно ухудшилось. В 1925 году он тяжело заболел и на всякий случай продиктовал другу список своих рукописей и сообщил место их нахождения. Эта предусмотрительность оправдала себя в будущем.
В июне 1928 года Александр Константинович выехал в Вену для участия в Международном шубертовском конкурсе в качестве члена жюри. Его сопровождала в поездке Ольга Николаевна Гаврилова, большая почитательница творчества композитора. После смерти его матери она приняла на себя все заботы о нем (впоследствии в Париже они сочетались браком). В Ленинград он собирался вернуться осенью. Однако в Вене Глазунов заболел, лечение затянулось, несколько раз ему продлевали командировку, но он так и не вернулся на родину.
Глазунов обосновался в Париже, где примерно год усиленно лечился. Едва поправив здоровье, он продолжил дирижерскую деятельность, выезжал с гастролями в музыкальные центры Европы. В 1929 году по приглашению известного импресарио Сола Юрока Александр Константинович приехал в США, где совершил длительное турне по крупным городам страны с концертами из своих произведений.
В последние годы жизни композитор часто болел. Посещавшие его журналист Андрей Седых (будущий основатель газеты «Новое русское слово» в Нью-Йорке) и писательница Нина Берберова вспоминали, что он постоянно жаловался на усталость, плохое самочувствие, тосковал по друзьям в России и особенно по оставленной им консерватории.
Александр Константинович Глазунов умер 21 марта 1936 года на семьдесят первом году жизни, он был похоронен в парижском пригороде Нейи. В 1972 году его прах перевезли в Ленинград и торжественно захоронили на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры.
Исаак ДОНДИК