Как происходит первое знакомство с Америкой

Как потерянный ребёнок, эмигрант стоит, задрав голову – может, слёзы затекут обратно в глаза? Вокруг него движется мир, где у каждой молекулы есть цель: офис, квартира, собака для прогулки, больной зуб. К каждой цели своя эмоция, как марка на конверт: боль, голод, похоть, страх. А эмигрант думает: что угодно, только не эта пустота, когда не знаешь, что чувствовать, и никому не нужен. Ни людям, ни собакам, ни даже полиции. Он здесь третий день и не успел ещё ничего наворотить. Ноги его болтаются в воздухе, руки ищут, за что бы ухватиться.

Фото: Shutterstock

Здесь подъезды за сетчатыми дверями, словно за вуалью. Крохотные почтовые ящики с глухими дверцами, как в колумбарии, и узкие лестницы, полированные подошвами. Двери с латунными петлями, щеколды, водопроводные краны в пять слоёв краски – всё родом из века джаза, но если ломается, то не беда – это ретро все ещё делают и надо лишь дойти до магазина, чтобы купить точную копию. Открыв дверцу в поисках вентиля, видишь сухих тараканов вверх лапами. Кто-то равнодушно говорит: «их травили недавно» — но дело не в этом. Они огромные, с леденец, и в тебя лавиной обрушивается осознание: вокруг Нью-Йорк, ты в другом полушарии. Это чужие тараканы.

Брайтон-Бич – точь-в-точь кино завязавшего Гайдая. Михаила Кокшенова, с лицом идиота, здесь никто не заметит. Закусочные с клеёнчатыми столами, увешанные телевизорами, нейлоновые штаны с лампасами, кожаные кепки.

Сутулые люди непонятного возраста говорят в телефоны, держа их около рта. В воздухе повисло слово «колбаса», по улице летит: «Миша!».

В магазине полумрак и пластиковые прилавки, что норовят ушибить тебе бедро. Крупные мужчины по-хозяйски озирают магазинные кишки, и ты опять как дома, и это очень нехорошо. Селёдка под шубой, салат «одуванчик», вывески на русском, прямиком из кошмара дизайнера. Ворота выпускают «мерседесы» и «бмв», и тебе смешно: 8 машин и ни одной дешевле 50 тысяч.

Тебе суют схему метро, увесистую, как портсигар. Миллион деталей, цветных линий и точек, будто кто-то прожег бумагу, уронив на нее жидкое олово через сито. B-Train, Q-Train, чем они отличаются? Едут в одном направлении, зачем же 2 поезда вместо одного? И ты садишься наудачу в «Q», в сторону Манхэттена, и изумляешься, когда поезд промахивает мимо и куда-то сворачивает.

Эту станцию находишь только после 5 минут возни пальцами по бумаге, как слепой, читающий по Брайлю. И сколько не ищи в этом логики, нет её. Сквозняки выдувают из тебя панораму с Манхэттен-бридж, которая была волшебным подарком всего 10 минут назад.

Столбы залеплены оранжевыми анонсами об отменах поездов, но местные их не читают. Они подключены к грибнице Нью-Йорка через особый вайфай. Откуда ему взяться у человека, ещё не откашлявшего частицы бобруйских покрышек? Торговец арахисом, ворча, отсчитывает 18 раз по доллару, ясно видно — одна из них фальшивая, и ты спрашиваешь, веря и не веря – это что?

Залапанная чалма вздрагивает, человек с досадой отнимает кулек, суёт назад двадцатку и что-то булькает на полупрожеванном английском, размешивая воздух жёлтыми пальцами. Удивляя самого себя, ты кукарекаешь «F**k you!», не зная ещё, что для него это пустой звук, а для тебя – уже факт биографии.

Китайские магазины, где люди локоть к локтю двигаются от входа к выходу, мимо лохматых фруктов и дюжин аквариумов с морскими гадами, этот бестиарий шевелит усами и ворочает жабрами, прощаясь с жизнью. Коробки летят из грузовика в распоротый живот подвала, словно жирные голуби. Выпрыгивает синеватый мужчина, и, шваркнув о мостовую ледяную кашу, бросается обратно. Автобус не даёт сдачи. Чёрный водитель, вот-вот лопнет, глаза и жетон горят медленным огнём, переводит взгляд с десятки в руке на твоё лицо и повторяет, как шарманка: «Сэр, вы задерживаете автобус». За спиной шевелится дыхание 10 пассажиров, глазами они плавят тебе затылок, как масло.

Обречённо выходишь, опустив взгляд, и плетёшься искать размен, а парень в лавке забивает последний гвоздь: «Мы не размениваем. Купите что-нибудь». Лиловое яблоко за 69 центов, на вкус, как дождь. Ты не говоришь по-английски. То, что ты считал английским, вовсе не он. Хуже всего по телефону: не помочь ни руками, ни лицом. Ты городишь знакомые фразы, но они виснут, как сырое белье, и по сопению на другом конце понятно, что там пытаются сложить из услышанного что-то, имеющее смысл. Бывает, что вы оба хороши, тогда разговор идёт на 2 выдуманных языках. Ты прощаешься неловко, как предатель — «я перезвоню», думая: что угодно, лишь бы никогда больше его не слышать.

Родственники ездят по магазинам, без конца покупая и возвращая. Ты звонишь, их слышно, как со дна океана. «Позже», говорят тебе, «мы в молле». И, с досадой занятого человека: «В молле!». Шоппинг проглотил их души, на ум приходят масляные глаза Де Ниро в опиумном притоне.

Молл похож на дурно освещённый ангар, пропоротый эскалаторами, бесконечный. Слышно, как горы одежды с каждой минутой выходят из моды. Тускнеют стразы, бледнеют ценники. Чирикают женщины, одуревшие мужчины с айфонами растекаются по диванам. Очень скоро ты смотришь на одежду, любимые шмотки, перелетевшие через океан, как на гардероб детдомовца. Их покупал человек без вкуса и под дулом пистолета. Зачем ты вёз их? Лучше бы взял хорошую книгу, один её запах стоит дороже.

Через полгода не останется ничего – ни растянутых трусов фабрики «Свитанок», ни ярких галстуков из новелл О. Генри: «Отдай своему старику, пусть в них охотится на антилопу».

Тяжелее всего — вернуться в детсадовцы. У тебя нет документов, пластиковых карт, желаний и корней. Невесомая спора, принесённая ветром – может, приживётся, а может дождём смоет. Тебя водят, тыкают пальцем, толкуют вывески, поучают и оставляют ждать, строго наказав не уходить. Это забота, но ты давным-давно отвык от неё, и словно опять попал в день, когда тебя впервые привели к зубному. Чёрные, с лишней парой рук, подозрительны.

На них хочется смотреть, но неловко. Говорят, они этого не любят и задираются, правда, что ли? Их дети заходят в вагон и виснут на поручнях, им невдомёк, как это – разговаривать, они кричат, на лицах робость сменяется нахальством мгновенно, как горит магний. Эмоции прыгают внутри чёрных тел, как живые карпы в мешке.

Взят билет на самолёт, и ты едешь в аэропорт с огромным чемоданом. Бруклинский таксист из русской конторы разгадал тебя, не повернув головы – по дыханию, посадке, трепету пальцев, и вот вы уже оба знаете, кто здесь главный. Он набивает твою голову глупостями, как паклей, высаживает в дальнем углу парковки, чтобы не платить за въезд, и ничего не хочет слышать о купоне на скидку.

Выстояв очередь на регистрацию, узнаешь, что за багаж не берут наличными и платить надо было онлайн, «а где же ваша карточка?» говорит агент, в её взгляде жалость пополам с недоумением. Жалость берет верх, но лишь на 5 секунд: твоя 100-долларовая купюра годится только, чтобы приподнять её карандашные брови. Потом ты бегаешь по залам в попытках разменять, но в шесть утра все облеплено темнотой, как водорослями. В отчаянии, с проклятой соткой над головой, кричишь, забыв обо всем: «Люди добрые!». И находятся добрые люди, и вот уже на досмотре — неловко в застиранных носках, — с улыбкой паралитика ты трижды бегаешь через рамку, в карманах без конца что-то звенит, а ремень навсегда забыт в корытце. Штаны едут вниз, как оползень.

Через 6 часов тебе включают Калифорнию.

Коля Сулима

Все блоги автора вы можете прочитать на его странице в Facebook.

Если вы хотите стать автором колонки, присылайте свои истории на [email protected]

Читайте также:

Венеры в толстовках: гид по американским женщинам

Блеск и нищета Брайтон-Бич: как живет легендарная «Маленькая Одесса»

Хотите больше важных и интересных новостей о жизни в США и иммиграции в Америку? — Поддержите нас донатом! А еще подписывайтесь на нашу страницу в Facebook. Выбирайте опцию «Приоритет в показе» —  и читайте нас первыми. Кроме того, не забудьте оформить подписку на наш канал в Telegram  и в Instagram— там много интересного. И присоединяйтесь к тысячам читателей ForumDaily New York — там вас ждет масса интересной и позитивной информации о жизни в мегаполисе.