Даниил ЧКОНИЯ : «Меня заворожил Иерусалим»
Даниил Чкония родился в 1946 г. в Порт-Артуре в семье военных врачей. Вырос в Мариуполе, жил в Тбилиси, а с 1975 г. — в Москве. С 1996 г. живёт в Германии, в Кёльне. Окончил Литературный институт им. Горького, с 1976 г. — член Союза писателей, ныне член СП Москвы и Русского ПЕН-центра. Известный поэт, прозаик, эссеист, литературный критик и переводчик грузинской поэзии и прозы. Публикации последних лет в журналах «Знамя», «Дружба народов», «Новый мир», «Интерпоэзия», «Сибирские огни», «Арион» и др. Стихи его переводились на английский, польский, венгерский, грузинский и другие языки. Главный редактор журнала русской литературы «Зарубежные записки» (2005-2009). Заместитель главного редактора литературного журнала «Эмигрантская лира».
С поэтом Даниилом Чкония беседовала Рахель Гедрич
«Первым к нам в Иерусалим приехал Даниил Соломонович Чкония.
Кстати, поначалу мы никого не назначали председателем жюри,
но Даниил им просто оказался – по внимательности к происходящему,
по уместности всего того, что и как он делал и говорил…
Наконец, мы почувствовали, что не одни и что фестиваль действительно,
по-настоящему воплощается в реальность…»
Марина-Ариэла Меламед, со-организатор поэтического фестиваля «Дорога к Храму»
— Даниил Соломонович! Вы родились в Китае, в семье врачей. Самое яркое впечатление вашего детства?
Да, родился я в Порт-Артуре (ныне – Люйшунь), конечно, это Китай, но тогда Порт-Артур был под юрисдикцией СССР. Трудно поверить, но я – хотя мне было три года, когда уехали в Союз – хорошо помню двор, расположение комнат… Помню, как меня кормят, посадив у кухонного окна, за которым – задний двор, а там китайская девочка на качелях раскачивается. Вижу её, как сейчас! И мне обещают качели, если буду хорошо есть. И на другой день – в дверном проёме – качели, и никак до поздней ночи не слезаю с них…
— Как пришло решение поступать в Литературный институт?
Писал стихи со школьных лет, но нацелен был на журналистику, в которой вскоре разочаровался – рано столкнулся с откровенной лживостью профессии в советской системе.
— Есть ли знаковые периоды или имена в русской поэзии, которые сыграли важную роль в Вашей творческой судьбе?
Если говорить о периоде в целом, то это, несомненно, Серебряный век русской поэзии. Вне определённого круга – это Анненский, Ходасевич, Георгий Иванов. Особенно выделю имя Осипа Мандельштама. Пастернака, Цветаеву, Ахматову не называю – это «джентльменский набор». Когда я работал старшим редактором Литературной консультации Союза писателей СССР, знакомясь с очередным начинающим автором, пытаясь понять, чем он «дышит», ставил условие: Мандельштама, Пастернака, Цветаеву, Ахматову не называть, а говоря о современниках, которых предпочитает автор, просил не называть Евтушенко, Вознесенского, Ахмадулину, Рождественского. Что и кто за пределами этого круга – давало объективную картину его представлений о поэзии…
— В СССР Вы выглядели фигурой вполне благополучной: член Союза Писателей, консультант Правления СП, старший редактор редакции поэзии народов СССР издательства «Советский писатель», а перед отъездом – консультант аппарата комитета по культуре Госдумы… Чем было вызвано Ваше решение эмигрировать в Германию?
Внешнее благополучие было обманчивым. Работа в аппарате, в издательской редакции, требовала определённого конформизма, главное было – по Шварцу – не быть первым учеником, но коллеги и друзья-литераторы до сих пор вспоминают, насколько неудобным для начальства сотрудником я был, в какие «войны» с начальниками пускался, когда речь шла об элементарной справедливости или не политической, а эстетической оценке рукописи… И, тем не менее, надо же смотреть правде в лицо: конформизм и был нашим лицом. Поэтому я с особым уважением отношусь к поэтам группы «Московское время» Александру Сопровскому, Сергею Гандлевскому, Бахыту Кенжееву, Алексею Цветкову, Александру Казинцеву – они не поступились своим талантом и своей совестью! А вот некоторые наши «шестидесятники», подзабыв, что были орденоносцами и катались по всему миру (я-то сидел невыездным), вдруг с перестройкой стали тянуть одеяло на себя, словно не Горбачёв слетал в Рейкьявик, а они там с Рейганом договаривались…
Я в Германию уехал сознательно, испытав мощный прессинг со стороны общества «Память» и прочих «патриотов», поскольку на суде был одним из главных свидетелей против Смирнова-Осташвили . Угрозы семье, детям … А ещё работа в Думе, когда вблизи увидел это сборище проходимцев, выходцев из той же коммунистической системы… Разумеется, не обо всех чохом речь. И я очень удивляюсь, что во времена, когда у человека есть возможность оставаться свободным от правящей посткоммунистической власти, люди, мечтавшие о свободе, эту власть поддерживают.
— За годы жизни в Германии с подобной проблемой сталкиваться не пришлось?
Меня потрясает упорство, с которым наши «патриоты» утверждают, мол, на Западе ни демократии, ни свободы нет… Иди, выступай, отстаивай свои взгляды, отдавай голос партии, которая, по-твоему мнению, защищает твои интересы.
ЗИМА В КЁЛЬНЕ
Теперь не тот пошел тевтон —
Отвык от снега-гололеда.
Рейн взбунтовался! — слышен стон
Аборигенного народа.
Давай по ящику толочь,
Какое навалилось лихо…
Снег. Робкий. Белый третью ночь
Таится в переулке тихом.
Морозцу легкому я рад!
С чего паниковать и плакать?
Не дрейфь, снежок, грей душу, брат!
А то все — слякоть, слякоть, слякоть
Не тай и не черней, держись!
Что толку в панике и плаче!
Рейн успокоится, а жизнь
Пойдет, хоть как-то, но — иначе!
— Ваши детские и школьные годы прошли в Мариуполе. Какие чувства Вы испытываете, просматривая тревожные новости?
Я звоню землякам, одноклассникам и слышу живые голоса и мнения, после чего мне хочется, чтобы в России это было услышано: чтобы вся бездарность кремлёвской власти стала понятной людям, лишённым разносторонней информации. Их, этих российских «добровольцев» никто не звал в Украину, кроме провокаторов. Какое-то количество людей «клюнуло», но в массе своей граждане Украины мысли не держали в голове о смене гражданства…
Справедливости ради скажу, что и киевские власти должны уже излечиться от детской болезни новой государственности и научиться цивилизованно гарантировать интересы лингвистических групп.А защищать русскоязычных в Мариуполе – от кого? Кто там на украинском говорит? Разве, что на «суржике». Все говорят на русском.
— Живя в Кёльне, Вы пошли по стопам Игоря Губермана и Юрия Малецкого. О Ваших экскурсионных турах по странам Бенилюкса ходят легенды. Чем Вас привлекает этот род деятельности?
Здесь никакой зависимости от коллег нет. И насколько я знаю, Игорь Миронович работал в паре с гидом, дополняя его рассказ собственными стихами и впечатлениями …
Малецкий – писатель, искусствовед, знаток конфессиональных особенностей разных ответвлений христианства, фигура особенная. Жил в Аугсбурге, вёл самодеятельные туры… Мы подружились с Юрой, мне удалось перетянуть его в Кёльн, в турфирму, с которой и я сотрудничал. Что это за фигура – писатель-экскурсовод, я попытался осмыслить в своём эссе под названием «Экскурсовод, или Писатель играет джаз» (кстати, название эссе стало и названием моей последней книги, в ней – короткая проза и стихи разных лет).
— В эмиграции Вы продолжили активно заниматься литературным творчеством. Пишете, рецензируете, редактируете, участвуете в поэтических фестивалях и конкурсах в качестве председателя или члена жюри…
Это правда – мне пишется в последние годы. И книги регулярно выходят, и публикаций хватает в московских журналах. И так уж сложилось – приглашают в жюри международных литературных конкурсов… Несколько лет подряд был председателем жюри конкурса молодых поэтов русского зарубежья «Ветер странствий» в Риме.
Зимой 2014 года стал председателем жюри международного фестиваля русской поэзии «Дорога к храму» в Израиле. Вот уже много лет подряд я член жюри международного фестиваля поэзии «Эмигрантская лира». И сам был участником фестиваля поэзии в Казани, Русско-грузинского фестиваля в Тбилиси и Батуми.
— Как сложилась судьба созданного Вами популярного литературного журнала «Зарубежные записки»?
Сначала было всё замечательно – и номера удавались, и публикации наших авторов делали нас финалистами премий «Русский Букер», «Большая книга», «Повести Белкина». А роман Бориса Хазанова, опубликованный в нашем журнале, выиграл Русскую премию. И нам – моему соредактору Ларисе Щиголь и мне – за издание журнала русской литературы «Зарубежные записки» был присуждён специальный диплом Русской премии «За вклад в развитие и сбережение традиций русской культуры за пределами Российской федерации».
Но потом, после 5 лет издания, издательский дом «Партнёр» затеял издание детского журнала, финансовые проблемы привели к закрытию нашего журнала. Затем после 3-летнего перерыва появился новый владелец журнала, который обещал не ломать формат толстого журнала, его в хорошем смысле «консерватизм», либеральный вектор. Обещание новый владелец нарушил, сознательно и расчётливо. Очевидно стало, что новый владелец не понимает структуру толстого журнала. Выяснилось, что в других изданиях, ему принадлежащих, он наряду с уважаемыми авторами, за деньги публикует самодеятельных сочинителей и что эту практику он намерен внедрить в наш журнал…
После этого, публично объяснившись с авторами и читателями журнала, я покинул его редколлегию. Пока новые номера журнала убеждают: прежний, успешный, рейтинговый журнал «Зарубежные записки» превращён в посредственное издание, у которого нет своего лица, своей структуры.
— Даниил Соломонович, Вы – поэт, прозаик, литературный критик, член жюри нескольких известных поэтических фестивалей – как Вы оцениваете перспективы развития современной русскоязычной поэзии?
На мой взгляд, русская поэзия на подъёме, несмотря на множество сложных и противоречивых процессов литературной жизни. Есть талантливые имена. Есть интересные тексты.
— Современная молодёжь, по Вашему мнению, готова принимать серьёзную литературу?
В массе своей люди почти отвернулись от поэзии – и молодые тоже. Прослойка читателей истончилась до предела. Но те, кто остались — это настоящие ценители. Потеряв массового читателя, перестав с ним заигрывать, поэзия усложнилась, стала глубже и объёмней.
Не догнать вечерней мысли
снова утро намудрит
флаги под дождём провисли
попусту фонарь горит
и выходит на охоту
словно зверь ненастный день
делать грязную работу:
тень навесить на плетень
а не дам ему разгула
воровато-злому дню
вот его уже продуло
я его похороню
и достану без обмана
день который зазвенит –
словно ножик из кармана –
тем и станет знаменит
что ещё недавно хмурый
и ползучий словно гад
он летит что конь каурый
наудачу наугад
— Благодаря Вашему активному участию в марте 2014 года в Иерусалиме состоялся новый поэтический фестиваль «Дорога к храму». Чем он был интересен?
Уровнем! Высоким уровнем. Скажем, фестиваль «Эмигрантская лира» зависим от того, насколько сильные фигуры приезжих участников на нём сойдутся. Хозяева представлены бедно и бледно.
А в Иерусалим сойдутся толпой представители диаспоры… здесь столько сильных поэтов из разных городов.
— Какое впечатление произвёл на Вас Израиль? Есть ли у Вас друзья в этой стране?
Впечатление яркое! Был уже в третий раз, потом отдыхал в Эйлате. Самое яркое впечатление – люди, неунывающий народ, ироничный, но беззлобный… А Иерусалим просто заворожил…
В Старом городе – понятно: всё дышит живой историей!
Но современный город, розоватый – особенно по утрам – камень, светлый облик домов, живая атмосфера улиц, будто из столетий выплывающий в наше время, он – загадочен.
— Даниил Соломонович, бывали ли Вы в Америке? Есть ли планы приехать вновь?
Был в 1989 и 1992 году. Очень рад буду снова побывать в этой замечательной стране.
— Счастье — в Вашем понимании, это …
Это практически недостижимо, не счастье, а устойчивость надежды: завтра придёт новый и добрый день, эта надежда и делает человека счастливым в нашем неуютном мире.
— Что бы Вы хотели пожелать самому себе?
Здоровья своим близким, друзьям. Спокойной и достойной человека жизни.
Рановато для бабьего лета
В сентябре разыгралась жара.
Видно, песенка наша не спета,
Как нам это казалось вчера.
На рассвете туманно-бездонном
Спор нахальных ворон у окна.
Почему наша нежность бездомна?
И разлук не боится она.
Так скажи, что пора нам, пора нам
Разлететься за окоём…
Я удачи считаю по ранам,
По зазубринам в сердце моём.
* * * * *
Дом на окраине лесного
массива тих и одинок
бывало едем мимо – снова
глядим на тусклый огонёк
наверно в нём не спится фее
но уж не Бабушке Яге
наверно лампа бронзовеет
и кошка ластится к ноге
быть может там чадит лампадка
или скрипит веретено
и пахнет хлебом кисло-сладко
а на столе стоит вино
и печь гудит теплом и дымом
делясь и ходики стучат
и мы всё едем мимо мимо
а новый день уже зачат
пусть на догадки мы охочи
но не ходить нам в этот лес
где пересчитывая ночи
дом на опушку леса влез
а вот зашли бы – не погибли
не стали б страха выдавать
чтоб словно в сказке трибли-рибли
красавицу расколдовать
* * * * *
МОТИВ ШАГАЛА
Любовники долго
врастают друг в друга.
И вдруг друг из друга
произрастают они.
Смотри, в очертаньях невидимых
синего круга
зелёным посыпаны эти лиловые дни.
Как туго изогнут стремительный лук
бирюзового луга!
Упруго любить. Нежно любить. Больно лю-
бить телом об тело,
когда тополиная вьюга
вьётся над городом-полем в сонливом хмелю.
Легко оторваться
от быта болтливой слободки –
истица-виновница,
истины блудная речь,
беги местечково-тоскливой
вседневной селёдки!
Вседневной печалью –
со вздохом –
спеши пренебречь!
Заброшенный Витебск
вспорхнёт из-под синего плуга…
И вспыхнут птенцами,
синея под небом, огни…
Любовники пламени
плавно растут друг из друга!
И нежно друг в друга
навеки врастают они.