Откровения фронтового разведчика. Последняя ночь юной баронессы

Продолжение. Начало в № 529

За первые двадцать четыре часа, проведенные в Вене, Гаранину не удалось поспать ни минуты. Поэтому, закончив в три часа ночи допрос Магды Ягич, Гаранин прошел в караульный отдел, снял с крючка на стене чью-то плащ-палатку, завернулся в нее и, как был в полном обмундировании, с пистолетом в кобуре, рухнул прямо на пол и мгновенно уснул.
На следующий день, проснувшись от страшного ора и едва придя в себя, Гаранин узнал, что Магда Ягич бежала. После допроса ее поместили в комнату подследственных. Под рукой не оказалось женщины для обыска, а офицеры караульного отдела Магду не решились обыскать. Пилкой, спрятанной в лифчике, она распилила два оконных прута из дрянного железа и спустилась со второго этажа по водосточной трубе. Где в это время находились часовые, охранявшие комендатуру, никто понять не мог. Подполковник Кулигин бушевал, метал громы и молнии на начальника караульного отдела майора Славина и на всех его подчиненных. Гаранину было приказано поймать Магду живой или мертвой. Но тут же подполковник дал и еще одно задание:

– Вот что, лейтенант, здесь у нас такое дело, третий день одна молодая дамочка, журналистка из «Комсомолки», ошивается. Ей поручили написать очерки о жизни и службе наших солдат. Сам понимаешь, печать — святое дело. Но она еще, видите ли, и роман пишет о советских фронтовых разведчиках. Автомата от пистолета отличить не умеет, но туда же… Ладно, дело важное, партийное. Тем более сам товарищ Фадеев ей покровительствует, и от него к нам она письмо даже имеет. Так вот, как только она узнала, что у нас тут ты появился, весь из себя красивый да молодой, да еще и всю войну в разведке отслужил, житья мне буквально от нее не стало — познакомьте, мол, меня с ним да прикажите на все вопросы мои отвечать без утайки. Ты уж будь с ней поласковее, расскажи ей все как на духу, что она у тебя спрашивать будет. Вообще, прояви к ней, как бы это сказать, мужской интерес, а не то приедет в Москву да и будет где-нибудь в ЦК рассказывать, как здешние товарищи партийную печать не уважают.
Услышав о «Комсомолке» и о «мужском интересе», Гаранин вспомнил свой роман с супругой английского атташе и озлился:
– Какого дьявола я буду к ней мужской интерес проявлять?! Пусть к ней ее товарищ Фадеев вместе с товарищем Фединым интерес проявляют! И мужской, и всяческий другой! Тоже мне, романистка хренова! Толстой в юбке, Бальзак из «Комсомолки»! Пошла она к дьяволу! Сами приказали мне Магду Ягич искать, а не сказки всяким дурам московским рассказывать!
– Но-но, охолонь трошки. Это у тебя много времени не займет. Часа три, не более…
– Ничего себе, три часа, да за три часа Магда Ягич в американскую зону переместится…
– Рассматривай это как приказ!
Дверь кабинета открылась, и в ней показалась молодая женщина, пышная, броская, с высокой грудью и широкими бедрами. Затем Гаранин увидел красивые светло-карие глаза, полные губы и белые ровные зубы.
– Я так понимаю, что это и есть герой моего будущего романа? — сказала журналистка подполковнику Кулигину, указывая глазами на Гаранина.
– Он и есть! — ответил Кулигин. — Отпускаю его с вами. Кабинет номер шесть свободен. Даю вам три часа на расспросы. Три часа — не более!
Уже через несколько минут Юлия (так звали корреспондентку «Комсомолки») сидела с Гараниным за большим дубовым столом в кабинете № 6. Она открыла свой корреспондентский блокнот, небрежно полистала его, достала вечное перо и сказала:
– Все произошло так неожиданно, что я даже не успела сосредоточиться. Поэтому вопросы мои пойдут вразброс, без всякой системы и логики… Не возражаете?
– Мне все равно! — хмуро и нетерпеливо сказал Гаранин.
– Тогда начнем. Подполковник коротко рассказал мне вашу биографию. Вы прошли всю войну на переднем крае. Как относились к тыловой братии?
– С неуважением, конечно. Мы со штабистами мало общались, мы — здесь, они — там… Общались только тогда, когда сдавали языков, в основном это младший офицерский состав. С некоторыми были в дружеских отношениях. Но было и другое… Был такой, например, случай. Привел в штаб дивизии немца. Немолодого унтер-офицера. Матерого. Тоже с переднего края. И вот какой-то молокосос штабной выскакивает и начинает выкобениваться перед этим немцем. По щекам его лупит, проявляет свое «геройство». Немец только зубами скрежещет. В открытой драке немец этого «героя» нашего быстро бы уконтрапупил, а здесь, в штабе, известное дело, расстрела боится. Я посмотрел-посмотрел, немца от «героя-штабиста» оттащил и врезал тому пару раз на глазах всего штаба. Он остался лежать, а немца я другому сдал. Или вот однажды со штабным одним, с земляком, разговорился. «Сколько у вас у всех орденов понавешено, а немцев вы видите вроде только пленных, с живыми не встречаетесь, — говорю, — как вам такое удается?» «Очень просто, — отвечает землячок. — Ваши подвиги — наши фамилии».
– Приходилось сталкиваться с особистами?
– Знали, что стукачей полно… Издевались над ними, били нередко. Сидим как-то в своем ближнем тылу. Только вернулись с задания. Ночь. Развели костер, болтаем, греемся. Смотрим, один солдат ходит чего-то вокруг. Но мы-то уже знали их повадки. И вот давай травить: «Надоела эта разведка! Завтра уйдем на задание и перейдем к немцам, там и кормят лучше, и жить дольше будем». Видим, он смотался — сейчас приведет офицера. Точно! Офицер пришел, посмотрел на нас, видит — все ребята отчаянные. Говорит: «Ну вот еще одного дурака обманули! И охота вам, ребята, такое вытворять! Смотрите, попадетесь!»
– С власовцами приходилось сталкиваться?
– Да. В Моравии… Когда захватывали таких в плен, мы их до штаба не доводили, несмотря на строгий приказ — всех по дороге расстреливали.
– Как складывались отношения с местным населением за рубежом?
– В Румынии хорошо принимали. У девчат всегда плетеная бутыль под мышкой была и кружка. Выходят и всех наших угощают. Венгры к нам относились настороженно, не любили нас. В Словакии нас встречали как родных. Там мы, разведчики, работали с их партизанами — ребята были отличные, надежные.
– Случаи изнасилования местных девчонок были?
– Были, но не у нас. Я строго-настрого это своим разведчикам запретил. Если кто-то договорится — пожалуйста, дело ее и его, но без насилия.
– Для вас война — это что?
– Честно говоря, я вопрос-то ваш не очень понял. Для меня война — все, вся жизнь. Такого морального удовлетворения от выполнения задания и возвращения живым на гражданке не бывает.
– Связанные с разведкой убийства воспринимались как часть работы?
– Да. Что тут поделаешь, привык к этому.
– Мне говорили, что некоторые люди не смогли служить в разведке, потому что не могли работать ножом.
– Нет, у меня с этим проблем не было. Я знал: если не ты, то тебя. Это момент работы.
– Первого убитого немца помните?
– Нет. В бою убиваешь, а не вычисляешь, какой первый…
– В какое время года труднее всего воевать?
– Для нас плохо было, когда луна. Мы эту предательницу люто ненавидели. Особенно зимой на снегу видны тени. Никакой маскхалат тебя не скроет — ползешь, и видно, как твоя тень ползет. Ползешь, наст хрустит. Тихо нельзя ползти, а еще и луна светит.
– Каких людей на войне больше всего не любили?
– Ну трусов, конечно, не любил. Дураков и жополизов — тоже. Не люблю дуракам подчиняться. Почему и в разведку пошел — тут сам за себя в основном отвечаешь… Иногда, конечно, начальство вмешивается, посылая на невыполнимые задания.
– Под конец войны сильно хотелось выжить?
– Я был уверен, что рано или поздно меня убьют. Почему-то никогда не боялся смерти. Считал, это естественным. Сколько было моментов и потом, в мирное время, когда мог, например, под расстрел угодить… Философски к смерти отношусь. Но, конечно, жить хочется. Вот по дороге домой, пока добирался с фронта, очень хотел выжить. У возвращавшихся была инерция убийства. Малейшая ссора могла кончиться убийством. Большинство ехали с оружием. И у меня было оружие — вальтер. В вагоне ко мне привязался один дурак и здорово меня оскорбил. В другой момент довел бы я дело до конца, но здесь старался ни с кем не конфликтовать. Попутчики, разведчики из моего взвода, которые знали, кто я и что я, вывели его в тамбур и бросили под поезд.
– Мародерство видели?
– Мы врывались в Венгрии в города, где все ювелирные магазины были открыты, ничего не успели спрятать. Многие там брали, что под руку попадет. У некоторых были полные карманы часов, браслетов. Правда, тех, кто уж слишком жадничал, убивало в первую очередь. Он думает только об этих трофеях. Думает, что с ними в мирное время будет делать, и осторожность теряет. Я только один браслет подобрал. Бриллиантовый браслет с миниатюрными часиками. Да и тот Зельде подарил.

– Зельда — это кто?
– Зельда? Одна венгерская еврейка. В госпитале братиславском сестрой служила. Такую мы с ней ночь одну провели… За такую ночь многое не жалко отдать. Она не жадная была, сказала: «Возьми с собой, тебе больше пригодится». «Нет, — говорю, — это мой подарок. Хорошо мне с тобой было».
А когда я в Москву приехал в спецшколу поступать, у меня была одна гимнастерка, одни галифе и трофейные сапоги, которые я постоянно ремонтировал. Хорошо, в спецшколе форму новую выдали. Поверите, я новой одежды после начала войны вообще не носил. Когда солдатом стал, в 41-м, выдали старую, застиранную форму… Так и пошло… Новую гимнастерку надел только в июне 1945.

Неожиданное появление

Неожиданно за своей спиной Гаранин услышал женский голос:
– Привет, Юля!
Гаранин повернулся и увидел… Эльзу.
– Вы? — спросил он, не в силах ничего более произнести.
– Да, я! — сухо ответила Эльза, прошла ко второму письменному столу, который стоял у окна, села за него, по-хозяйски выдвинула верхний ящик, достала оттуда какие-то папки, положила их на стол, раскрыла и внезапно спросила, ни к кому не обращаясь:
– А, собственно, что здесь делает младший лейтенант?
– Это я… — заторопилась Юлия, — это я попросила его ответить на несколько моих вопросов. Я тебе говорила, что хочу написать роман о военном разведчике, а он ведь был…
– Меня не интересуют, кем был этот товарищ, меня интересует, как он попал в секретный отдел комендатуры?
– Между прочим, — сказал Гаранин, и в голосе у него зазвенело еле сдерживаемое бешенство, внезапно овладевшее им, — между прочим, меня тоже интересует, как бывший сотрудник абвера попала в секретный отдел комендатуры?
Юлия в немом удивлении переводила взгляд с Гаранина на Эльзу.
– Эльза, ты что?
– Что я? Сейчас увидишь!
Она сняла трубку телефона и жестко проговорила:
– В моем кабинете появился неизвестный мне человек и довольно нагло себя ведет! Вы не могли бы сюда зайти и прояснить ситуацию? — она положила трубку.
– Ну, что ж, будем вести себя нагло! — сказал Гаранин и, положив ногу на ногу, вынул коробку «Казбека». Но закурить он не успел.
В дверях появился невысокий, но крепкий мужчина, тот самый, с которым непредсказуемые военные дороги свели Гаранина на монастырском кладбище.
– Либер! — закричал Гаранин и вскочил со стула.
– Лейтенант! — воскликнул Либер и обнял Гаранина.
Потом он повернулся Эльзе:
– Это — лейтенант Гаранин, он направлен к нам после окончания спецшколы младших лейтенантов МГБ. Подполковник Кулигин приказал ему организовать у нас оперативную часть и, кстати, сегодня же начать поиски Магды Ягич. Кстати, лейтенант, я так понимаю, что со вчерашнего утра у вас маковой росинки во рту не было. Зайдем ко мне, у меня отличный кофе, масло и хлеб, его здесь, при комендатуре, здорово выпекают, по всем правилам русского хлебопечения.
И Либер увлек Гаранина в соседнюю комнату. За утренним кофе они разговорились. Либер коротко рассказал ему о ситуации в их отделе.
– У меня всего двое сотрудниц. Первая — Марина Кирина. Ей тридцать три года, родилась где-то на Волге, направлена на работу в НКВД в 1937 году. Хорошо, хоть и далеко не идеально, знает немецкий. Вела в Москве работу с немецкими старшими офицерами и генералами, попавшими в плен. Работала даже с самим Паулюсом. Потом переведена в управление нелегальной разведки и направлена к нам. Австрии пока совершенно не знает. Акцент и славянская внешность заставляли думать ее собеседников-немцев, что она чешка из Судетской области. Вторая — Эльза, прекрасный работник, заагентурена нами в 1940 году. Почти всю войну работала в абвере как переводчик с русского, переслала в центр ряд ценных сообщений, но серьезной разведподготовки не прошла. Два месяца назад окончила в Москве краткосрочные курсы, но этого явно недостаточно, зато хорошо знает Австрию. Перед нашей группой стоит задача разобраться с агентурным аппаратом нацистской разведки на территории Австрии и расследовать некоторые особо важные уголовные преступления, как вот случай с Магдой Ягич. Кстати, она, видимо, опытная преступница, и найти ее будет нелегко. Мой совет: поезжай снова в Майерлинг и попробуй опросить как можно больше народу, прежде всего, конечно, графиню и ее служанку. Может быть, найдешь какую-нибудь зацепку, деталь, мелочь, которые могут оказаться началом путеводной нити. Одному тебе будет трудно, захвати с собой Эльзу, она окажется очень полезной в этом деле.
– Не поедет она со мной! — сказал Гаранин.
– Как это не поедет? — с удивлением спросил Либер.
Гаранин рассказал про встречу с Эльзой в Кобурге, про свой роман с женой английского атташе. Рассказал все, без утайки.
– Ладно, — сказал Либер, — поехать с тобой я Эльзе прикажу, и приказ она исполнит, а там действуй сам, попробуй объяснить ей все, только, конечно, ни имени, ни положения своей английской мадам не раскрывай. Поезжай без грома, лучше в штатском, и не на машине, а в поезде — на Баден.

Продолжение следует