Светлана Портнянская: «Теперь я тоже — “Же сюи Шарли”»

Случилось страшное. А еще страшнее то, что оно не стало неожиданностью — убили почти всех работников редакции газеты. Парижской газеты, создатели которой гуляли по своему Парижу, пили кофе на ходу в перерывах, вино — уже расслабленно, с друзьями в бурных спорах, посещали выставки, галереи — художники все-таки. А в Париже их множество. И вот их убили внезапно и бесцеремонно. В своем городе, в своей стране. А убили пришельцы из ада, рожденные в этой же стране. Только у посланников дьявола нет земляков. Теперь я тоже — «Же сюи Шарли». Наверное, мы все «Шарли», как и все жертвы стран, городов и мест взрывов, сотворенных дьяволом. Мы-то уже 14 лет помним и не удивляемся, а в Париже…

Кажется, Европа в момент перестала быть отдельной территорией, и теперь мы все вместе. Так легче спасаться, чтобы не пропасть поодиночке.
То, к чему я сейчас хочу вернуться, наверное, так и осталось бы в моем смартфоне, черкнутое между поездами в гастрольном марше по Германии. Но я была на той территории совсем недавно. Вместе с замечательным пианистом Эриком Штейнбергом (который не только мой аккомпаниатор, но и моя душа) объездили, как обычно, всю страну в течение месяца. Бывая в Германии очень часто, я увидела ее демографические перемены, которые нельзя не заметить. Молча, для себя написала о них. А теперь молчать не получается.
Впервые побывала в Штраубинге. Очень маленький, ни войной, ни природными катаклизмами не тронутый средневековый южнобаварский город. Когда-то большая часть жителей в нем была — евреи. Учителя, торговцы покрупнее и не очень. Еще перед войной была большая община, на пятьдесят тысяч несколько синагог. За старым городом Дунай, не широкий, не разливистый, каким он кажется в вальсах Штрауса. Обычный, провинциальный, мирный. Над берегом возвышается полуразрушенная каменная площадка, остатки прошедших гуляний — то ли для пикников, то ли просто для созерцания. На этой площадке на постаменте сидит и спокойно смотрит на город, кто бы вы думали?.. Абсолютно не побеспокоенный временем огромный каменный гитлеровский орел. Тот самый, взирающий со всех гербов, флагов, свастик, наручных повязок и всего прочего, что дополняло фетиш фашистской Германии.
В ста метрах от него — мой концерт в очень красивом, современно отделанном зале. Одна треть аудитории — этнические немцы, остальные — наши, еврейские иммигранты. Прием потрясающий, возгласы и аплодисменты после каждой песни. Я пою об Израиле, на идиш и на иврите, восторженно и проникновенно, повторяя такие слова, как «Израиль», «шалом»…

Я пою и думаю: прошло семьдесят лет с тех пор, как одна только фантазия об этом выступлении могла вызвать серьезное нервное расстройство, а воплощение ее просто кончилось бы Аушвицем. Семьдесят лет для истории — пыль, для наших судеб — длительная трансформация из одного поколения в другое, из одного понимания в другое. Все поменялось — музыка, мода, телефоны, машины. Даже погода поменялась. Единственное, что не задето, — память, генетическая память. Вот я и думаю: какой резерв у этой нашей памяти? Ведь оно — пространство от концертной площадки до той, обзорной, над речкой с орлом — наше общее. Это наша история с той и с другой стороны. История врагов и их жертв, побежденных и победителей, процветающих и не очень. Это и наши растерзанные судьбы, и, если угодно, наше культурологическое наследие — кинофильмы и киноленты памяти, театр, музыка, литература. Мы победили нацизм в этом пространстве ценой неимоверных потерь. Так с кем теперь мы будем делить его, с какими еще неизведанными посланниками дьявола, вызывающими содрогание до щекотания под ложечкой, какими силами, одетыми с головы до ног в черное, со щелочками для глаз, выползшими из-под камней и песков 70 лет спустя?..

А пока я пою и думаю обо всем этом и голос срывается от переполняющего счастья свободы, каменный царь птиц Европы счастлив сидеть и не показывать клюва дальше своей жердочки, из безопасности взирая на новую реальность, движущуюся откуда-то с юга, перевернувшую пространство и время, именуемую исламом. О, Б-же мой… «Же сюи Шарли»…
Вот такие мысли.