Последняя ночь юной баронессы

Пролог
Продолжение. Начало в № 529

Любовь

Когда Гаранин вернулся в Кобург, его встретили радостно и тепло. Капитан, принимая от Гаранина документы Либера и полевую сумку эсэсовца, сказал: «Молодец, старший сержант. Жди награды!»
Разведчики где-то раздобыли спирт, и начался пир на весь мир. Разговаривали, перебивали один другого, курили махорку, ели финскими ножами жирную свиную тушенку из железных банок. Пили спирт, который огненно обжигал тело, сжимал дыхание, снимал давящую тяжесть недавних боев и похорон товарищей. Все отдаленней воспринималось происходившее вокруг — звуки голосов, стук бутылок и звон стаканов. Посреди всеобщего веселья Гаранин незаметно поднялся на третий этаж, подошел к спальне Эльзы, постоял с минуту и с отчаянной решимостью рванул дверь на себя. Вошел в спальню, подошел к чистой большой кровати. Нашел в темноте руку девушки и почувствовал, что сейчас начнется для него совсем иная, новая жизнь. Осторожно повлек Эльзу к себе.
– Не надо! — прошептала Эльза.
Она не вырвала решительно руку, не вскочила, просто села на постель и прошептала:
– Не надо!
Василий обнял ее плечи и тут же почувствовал, как тело ее напряглось и руки, обретя силу, решительно уперлись в его грудь. Он разомкнул свои объятья. Тогда Эльза опустила голову на подушку и глубоко вздохнула. Он осторожно, неумело поцеловал ее в волосы. Поцелуй ожег его губы. И он едва прошептал:
– Я люблю тебя. Я тебя любил все это время. Любовь к тебе наполняла каждый час моей жизни. И не было на свете ничего сильнее этой любви. Может, я и выжил только из-за тебя.
Он вышел, осторожно прикрыл дверь и лег у порога прямо на пол. Заснуть не мог. Прошлое возникало в сознании Гаранина невнятными отблесками лиц, холодом смертей, звуками взрывов. Перед глазами стремительно неслись кинокадры его шальной жизни, в которой, кроме сплошного кровавого вихря, запомнился лишь пяток каких-то самых важных событий.

Детство

Отец Васьки, Николай Гаранин, происходил из потомственных московских рабочих. Работал он на Прохоровской Трехгорной мануфактуре. В конце 1914 года ушел он на германскую войну, прошел ее всю, 1 марта 1918 года вступил в Красную гвардию, а в конце 1919-го уже командовал полком. Отличился при штурме Перекопа в 1920-м, был тяжело ранен и вернулся в Москву.
В поезде встретил беженку, умирающую от голода и от страха перед жестокой, совершенно непонятной ей жизнью. Звали ее Надеждой, происходила она из дворянской семьи, окончила Смольный. Отец Надежды был полковником и погиб в 1916 году в Галиции. Мать преподавала в женской гимназии немецкий язык и к тому времени тоже умерла от голода. Надежда ехала в Москву к тетке, единственной своей родственнице, не зная даже, жива ли она. Николай Гаранин влюбился в нее мгновенно, и с того дня не отпускал от себя ни на шаг. Поселились они в Первом Крутицком переулке. Горком партии направил Гаранина на работу в ЧК. В 1922 году у Николая и Надежды родился сын Васька. В 1937 году Николай Гаранин, к тому времени комбриг и начальник одного из отделов грозного наркомата на Лубянке, был расстрелян, но семью — по странной прихоти судьбы — не тронули и даже не выселили из квартиры.
Мать Васьки, красивая тридцатипятилетняя женщина, после ареста мужа сразу как-то сникла и превратилась в старуху. Перестала интересоваться жизнью, опустилась, стала пить. Сам Васька, обожавший отца и гордившийся им, в знак протеста связался с какой-то воровской бандой. Деньги, которые Васька начал добывать, стали основой скудного существования маленькой семьи.
В мае 1941 банда провела самое крупное свое дело — ограбление Пролетарского районного универмага. Добыча была немалая, но дерзкое это ограбление не могло пройти незамеченным. Из Московского горкома последовало указание МУРу: все участники ограбления должны быть арестованы. Банду взяли очень быстро. Последним должны были взять Ваську. За Васькой пришли ночью, но он дома отсутствовал, и в квартире устроили засаду. Каким-то звериным чутьем, которое в будущем его не раз спасало, он учуял засаду и домой не вернулся. А тут грянула война, и он понял, что единственный путь спасения — пойти в Пролетарский райвоенкомат и записаться добровольцем в ополчение.

Фронт

Районный военком Перцов построил пятьсот молодых ребят во дворе военкомата и объявил, что они являются первым батальоном 25-го полка Пролетарской дивизии народного ополчения. Затем военком передал ребят молодцеватому капитану. Оба начальника расписались в каких-то бумагах: «сдал» — «принял». Новобранцев разбили по ротам и по взводам. Командир первой роты, немолодой уже лейтенант, призванный из запаса, прошел вдоль строя, отсчитал двадцать пять человек и сказал:

– Первый взвод! — показал пальцем на Ваську. — Ты старший.
Так началась для Васьки служба. Через неделю, 15 июля, полк направили в лагеря и в течение трех дней обучали стрельбе (одна винтовка на десятерых), затем сводили в баню, выдали поношенное армейское обмундирование, посадили в теплушки и повезли на Можайск. В открытом поле встали, полк выгрузили из вагонов и повели на передний край. Навстречу им двигалась колонна из пяти зисовских трехтонок, плотно закрытых брезентом.
– Что это? — недоуменно спросил парень, шедший рядом с Васькой.
И вдруг они увидели, что из-под брезента переднего автомобиля свешивается страшная неподвижная рука. Убитые! Пять автомобилей, доверху заполненных трупами. Стало жутковато, по спине пробежал холодок. Фронт приоткрывал им свое безжалостное лицо.
Дошли до траншей. Здесь раздали винтовки и патроны. Лейтенант буднично сказал:
– Завтра в атаку пойдем!
На следующий день пошли в атаку три тысячи молодых, необстрелянных, ничему не обученных ребят. Весь полк был уничтожен. Осталось всего пять человек. Среди них и Василий Гаранин. Через неделю была уничтожена вся Пролетарская дивизия, и снова среди сотни живых значился Василий Гаранин.
Как-то в середине сентября в землянку прокричали:
– Гаранина к командиру полка!
Подполковник Виктор Ильич Тагер стал офицером в начале Первой мировой. После революции вступил в Красную Армию. После Гражданской войны стал преподавателем тактики в Казанском танковом училище. Участвовал в Финской войне, там получил орден Красной Звезды и звание подполковника. Отлично владел немецким языком. Адъютант привел Ваську в его землянку. Тагер поздоровался с Васькой за руку.
– Мне ваш ротный доложил, что владеете немецким. Откуда знания?
Васька объяснил, что его учительницей была мать, преподаватель немецкого в школе. Учил немецкий с шести лет. Тагер задал на немецком несколько вопросов: о родителях, о месте рождения, о школе и товарищах. Потом попросил перевести статью из немецкой газеты. Васька перевел. Тагер сказал:
– Назначаетесь в разведроту.
Тагер сам лично поднатаскал Ваську на немецкий солдатский жаргон и разговорную речь, обучил технике допросов, показал, как оформлять протоколы допроса пленного, как преодолевать нежелание пленного отвечать на вопросы, как проверять его правдивость по косвенным признакам, случайно оброненным словам. Вскоре Васька начал ходить вместе с разведчиками за языками. Первый раз, когда Ваську взяли в поиск, он дополз с группой до того места, где начинались минные поля. Там начальник полковой разведки капитан Журба шепотом сказал:
– Полежи, будешь нас прикрывать!
Группа неспешной змеей уползла в сумерки по тропе, проложенной саперами. Лежать одному в полной темноте было тоскливо. Страх сковал тело. Время остановилось. Наконец зашуршал где-то снег, группа возвращалась. Тихо, почти беззвучно темная змея из десяти человек проползла мимо. Васька пристроился в хвосте. С этих пор Ваську регулярно брали в группу прикрытия. Глаза привыкали зорко осматривать местность, примечать неприметное, понимать непонятное, уши учили сложный язык тишины.
Запомнил на всю жизнь Васька свою главную разведывательную удачу. Разведвзводу было объявлено, что предстоит особое задание — обследовать город Аккерман в преддверии крупного наступления. Группа состояла из восьми человек. Командиром группы определили Ваську. Готовились долго и тщательно, всем выдали немецкое обмундирование, немецкое оружие и документы. Основная задача — взять хорошего языка. Ночью из Овидиополя на лодке перебирались через Днестровский лиман. Пристали к какому-то рыбачьему поселку. Короткими перебежками добрались до городской площади, где находилась большая церковь. Пустынно, тихо. Вокруг церкви ходит часовой. Ходит по кругу. Васька весь сжался в стальную пружину. Бросок! Захват за горло, мешок из-под муки на голову. Часовой взят.
Тот сразу понял, что взяли его ребята серьезные, и повел себя тихо. Зашли внутрь церкви. А там штаб и склад боеприпасов. Разбирая штабные документы и карты, не заметили, как стало светать. На площадь выехала кухня с кашей. Из домов, укрытий и землянок стали вылезать немцы — почесываясь спросонья. К кухне выстроилась очередь — говор, толкотня, звон котелков. А разведчики — в мышеловке! Решение Гаранину пришло сразу. Захватив пару пулеметов, ящик гранат и дымовые шашки, полезли на колокольню. Как только на площади скопилось побольше немцев, ударили по ним сразу из двух пулеметов, шарахнули гранатами. На площади поднялась невообразимая паника — все немцы без оружия.
Полковнику Тагеру и капитану Журбе доложили, что в поселке стрельба. Они сразу поняли: дело рук разведчиков — и связались с артиллеристами. Артиллерия открыла ураганный огонь по поселку, и разведчики уходили не таясь. За поселком, на повороте развороченной снарядами дороги увидели грузовик. Шофер, немолодой толстый немец, отчаянно ругаясь, пытался завести его. В кабине сидела женщина-офицер.
– Документы! — потребовал Васька у женщины, открывая дверцу кабины.
– Военно-полевая полиция! Не видишь, болван? — презрительно сказала она.
– Вижу! — сказал Васька, сел на шоферское место и вынул свой ТТ. — Документы, оружие и сумку — мне! Быстро!
– Кто вы? — гневно и высокомерно спросила женщина.
– Неважно, ведите себя тихо, не то… Нам терять нечего!
Краем глаза он увидел, как его разведчики скрутили толстого шофера и забросили его в кузов. Валька Фонарев, классный потомственный шофер, мгновенно завел мотор.
Вернувшись в полк, Васька доложил по рации в дивизию о захвате сотрудницы военно-полевой полиции. Оттуда приказ: ждать для нее особый конвой из корпуса.
Женщина жила в землянке Васьки под его личной охраной. Эльза Вальмер, 25 лет, переводчик военной разведки (абвера), родом из Вены. Пять лет работала в МИДе, затем в абвере. Красивая, умная, образованная, владевшая русским. Аристократка, баронесса, убежденная нацистка. К русским относилась презрительно. Тем не менее лихой разведчик с кудрявым чубом и серыми шалыми глазами немецкую барышню задел. Против воли поддалась она его обаянию. Через несколько дней за пленной прислали конвой. Она церемонно поблагодарила Ваську за гуманное обращение, за то, что Васька не воспользовался ее беззащитностью. Потом сказала: «Я знаю, что меня сошлют в Сибирь, но вот мое фото. Прошу вас, сообщите моему отцу обо мне». На обороте фотографии девушки в военной форме был написан адрес. И приписка, которую она сделала в последнюю минуту: «Может быть, встретимся?»

Последний язык

Комкорпуса генерал-лейтенант Попов, известный своей свирепой необузданностью и хамством, готовил наступление. В штаб полка поступил приказ: «Языка!» Васька добыл языка на удивление быстро. Поспав два часа глухим сном, начал допрос. Что за черт! Не понимает он, что говорит пленный, а тот не понимает вопросов. Выясняется — эльзасец. Ничего связного по-немецки сказать не может, простой солдат, даже номер своего полка нетвердо знает, а уж что серьезное рассказать… А тут Попов по телефону наседает. Спроси его это, спроси то. И все вопросы стратегического характера. А с пленного дурака что взять? Стал Васька объяснять, что пленный не немец, говорит на эльзасском диалекте и о стратегических вопросах понятия не имеет. Попов орет:
– Кого взял, дурак! Зачем мне твой эльзасец, мать твою так, и эдак, и всяко, мне немец нужен, офицер! А ну, ко мне, сукин сын!
Васька добрался до штаба корпуса. Вошел, доложился, застыл на месте. Попов бегал по комнате, орал, топал ногами… Отдышавшись, сказал зло:
– К шести утра приведешь мне немца, офицера! Если нет — расстреляю за невыполнение!
Васька знал: обязательно расстреляет. Возвратился к своим. Сказал коротко:
– Или хороший язык, или стенка!
Все разведчики тут же вызвались идти с ним, но он выбрал четверых. Переоделись, взяли автоматы, гранаты. К линии фронта шли по полю. Во весь рост. Нервы — в струнку, а немцы молчат! До их окопов уже метров сто. Молчат! И тут хлопнули минометы. Ваську отбросило в сторону, он почувствовал сильный удар по ноге и потерял сознание. Сознание возвращалось, но ненадолго. Правую ногу не двинуть. Над головой пули визжат. Наступила ночь, стало темно. Стрельба прекратилась. Достал гранату, надел кольцо на указательный палец (если немцы захватят — взорвать и себя, и их) и пополз вперед. Сколько времени полз, не знал. Спустя время почувствовал: тормошат! Наши? Немцы? Чуть было не дернул за кольцо гранаты. Нет — наши! По-русски говорят…
– Вставай, Гаранин, уже полдень, перепил, должно, вчера! — тормошил его майор Журба. — Срочно в штаб вызывают. Направляют тебя в школу младших лейтенантов МГБ. В Москву! Повезло тебе. Генералом будешь!
– Как в Москву? — переспросил он тихо, еще в полусне. — А Эльза?
– Это ты брось! Наслышан я о твоих шашнях. И думать не моги! Приказ Ставки: советским военнослужащим запрещено жениться на иностранках.
Гаранин вскочил на ноги и бросился в спальню Эльзы. Ворвался в комнату. Эльза сидела за столом и читала. Васька крепко обнял ее и, задыхаясь, проговорил:
– Эльза, я улетаю в Москву.
– Улетаешь? — почти неслышно прошептала она. — А я?
– Я вернусь, обязательно вернусь! И тебя возьму! А если кто приставать начнет, скажи: «Васька убьет. У него ремесло такое! Обязательно убьет!»
Эльза прижалась к нему и на секунду забыла обо всем, кроме поразительного, сумасшедшего ощущения, что ее любит человек, который не боится ничего на свете. Ее голубые глаза наполнились слезами и стали цвета морской волны.
Продолжение следует